В самый разгар этого пира в дверь позвонили. Полина пошла в прихожую, поглядела в глазок и удивилась. На пороге ее квартиры стоял Дед Мороз. Думая, что это Скворцов, Полина распахнула дверь, чтобы вцепиться ему в ватную бороду, и оторопела от мысли, что это может быть вовсе не Скворцов, а какой-нибудь маньяк. Слава богу, маньяка за дверью не оказалось. Там в костюме Деда Мороза стоял Петрович.

– С Новым годом! С новым счастьем! – завопил Петрович, заходя в прихожую. – Это Дедушка Мороз всем подарки вам принес.

Последнее Петрович прокричал куда-то мимо Полины, глядя вглубь квартиры. Полина проследила глазами по направлению взгляда Петровича и тихо спросила:

– Петрович! Ты чего орешь, как резаный? Там никого нет.

– А?.. – Петрович сделал рукой непонятный жест, который, по-видимому, должен был изображать Скворцова.

– Нету.

– Это хорошо, – обрадовался Петрович, скидывая с себя лапсердак Деда Мороза и свою фасонистую кожаную куртку. Из красного подарочного мешка он извлек вино, шампанское и какие-то коробки. – А где?.. Чего не пришли? Мы вас ждали, было весело. Заказчики были потенциальные.

– Петрович! От меня муж ушел, – трагическим голосом доложила Полина.

– Как ушел? – удивился Петрович, продолжая извлекать из мешка подарки и аккуратно выставляя их на столике у входной двери.

– К другой женщине. – Полина представила Скворцова с манерной барышней, закатывающей глаза и рассуждающей о вечном. Даже кулаки сами собой сжались. Захотелось этой барышне расквасить нос и повыдрать все кудельки из ее головы.

– Ой! Так это ж здорово! – Петрович бросил мешок с оставшимися подарками на пол, схватил Полину в охапку и потащил ее в гостиную. Там он начал ее целовать. – Я тебя, Полина, сейчас лечить буду. Я ведь лечебный пластырь во все тело!

Полина не сопротивлялась. А чего, собственно, сопротивляться? Она теперь женщина свободная. Петрович мужчина хоть куда. Вот только она сама в халате, шерстяных носках, без косметики и с ложкой в руках. Хотя маникюр и педикюр она к празднику все-таки сделала.

Дело, конечно, кончилось на диване, и, к большому удивлению Полины, ей очень даже понравилось изменять мужу. Правда, какой он теперь муж. Так, бывший. К своему стыду, Полина вдруг поняла, что никаких мужчин, кроме своего Скворцова, она никогда не знала. Недаром бабушка ее дурой называла. Бабуля, наверное, все-таки подозревала такое дело. Ох, и умная ж у нее была бабуля! Выходит, что и любовник-то из Скворцова был так себе. На троечку с минусом. Другое дело Петрович. Из его рук-то и вылезать не хочется.

Потом Полина сбегала на кухню, принесла Петровичу еще одну ложку, сделала и ему бутербродов, и они стали перед телевизором прямо из кастрюли есть салат оливье, запивая его вином, которое притащил Петрович. Было вкусно и весело. Даже не заметили, как за окном стемнело.

– Петрович! А где твоя жена? Она не будет волноваться, что ты болтаешься, где ни поподя.

– Не, не будет. Она уехала, – беспечно сказал Петрович.

– Как уехала? Тоже к другому мужчине?

– Если бы! Она на Канары уехала.

– Одна?

– Почему одна? С дочкой нашей и няней.

– Я имею в виду одна, без тебя. – У Полины от удивления глаза аж на лоб полезли. Ничего себе, уехала без мужика на Канары в самый разгар рождественских каникул! Как он ее отпустил только?

– А! Так она все время одна ездит. Я храплю и воняю. Она со мной в одной комнате спать не может. Дома-то у нас две спальни, а в отеле одна да еще кровать бывает двуспальная, – пояснил Петрович.

– А как же? – Полина ничего не понимала. Вот это высокие отношения. – Петрович! Как же это ты воняешь-то, что с тобой спать вместе невозможно?

– Обыкновенно воняю, как все мужчины. Бывает, перегаром, бывает, вспотею, а бывает, что и пукну.

Полина поглядела на Петровича и приподняла левую бровь. Это становилось интересным.

– А чего? Дело житейское. Можно подумать женщины не воняют? – Петрович развел руками.

– Я – нет, – категорически заявила Полина, хотя про себя подумала, что не исключено, что во сне может и вспотеть. Или даже пукнуть. Всякое бывает. Живые люди, они вообще все время выдыхают углекислый газ, что-то пачкают и ломают.

– Согласен, ты пахнешь исключительно духами Коко Шанель, – не стал спорить Петрович.

– А надолго она уехала?

– На три месяца. Ребенку иначе с акклиматизацией не справиться.

Полина присвистнула.

– Да ты, Петрович, богатый человек. Это ж сколько денег надо, чтобы жену с ребенком и няней на три месяца на Канары отправить?!

– И не говори. Денег надо много, но я бы еще заплатил, если б она на полгода задержалась. Но никак не может, у ее дорогой мамы, у моей свекрови, юбилей. Так что вернется.

– Зачем же ты женился тогда, если готов кучу денег заплатить, чтобы жену подольше не видеть? – удивилась Полина.

– Надо было. Как-нибудь потом объясню, – тяжело вздохнул Петрович. – Я их в самолет загрузил, подождал, пока не взлетели, и тут же к тебе рванул. Повидать хотел, соскучился я. Ну и волновался, чего вы не пришли. А тут видишь, какое дело. Повезло мне.

– Повезло, – согласилась Полина.

– А можно я останусь? – жалостно спросил Петрович. – Не навсегда, конечно.

Полина внимательно посмотрела на Петровича. Уж больно испуганно он исправил свою оговорку. Она задумалась. Прикинула, сколько дней до Кешкиного возвращения, и кивнула.

– Оставайся пока. Потом поможешь мне Кешку с Анной Ивановной из пансионата привезти и уберешься восвояси, – сказала она, представив, что там, на небе, про нее думает бабушка.

Петрович радостно закивал.

– Только учти, если будешь вонять, выгоню тебя, не посмотрю, что ты мой начальник.

Змей сидел на лавочке, пил пиво и задумчиво смотрел на медленно падающий снежок. Снежок опускался на землю плавно, как бы нехотя, и совершенно не беспокоил Змея. Однако деревья и чугунные ограды, покрытые этим ленивым снежком, казались кружевными и какими-то неземными. Правда, никто доподлинно и не знает, какая она, эта неземная красота? Ведь не видел же никто. Американцы и то, говорят, все наврали и у себя в Неваде вместо Луны высадились. Да и снимки все эти со спутников и прочих беспилотных аппаратов свидетельствуют только о том, что неземной красоты не бывает. Бывает неземная пустота и тоска.

По случаю зимы Змей как следует утеплился. Конечно, синие шерстяные тренировочные штаны образца 1961 года так и остались при нем, но на ногах Змея красовались добротные высокие ботинки на толстой подошве, называемые в народе «говнодавы», а сам Змей был одет в куртку аляска, вошедшую в моду в восьмидесятые годы. Аляской своей Змей очень гордился, так как она была подбита не какой-нибудь синтетической дребеденью, а настоящим гагачьим пухом. И привезена эта аляска была из самой Америки, а не пошита где-нибудь в Китае. На коленях у Змея в виде упитанного рыжего кота угнездился Барабашка с улицы Мира. Он к зимнему гардеробу относился скептически, так как всегда носил свою рыжую полосатую шубу при себе. Однако задницу отмораживать на лавке не хотелось, а на коленях у Змея было очень тепло и уютно. Барабашка даже слегка подтарахтывал и впрямь, как настоящий кот. Только вот пива очень хотелось. Так хотелось, что Барабашка периодически судорожно взглатывал, глядя, как Змей попивает это пиво из своей неиссякаемой бутылки объемом поллитра. Пиво, которое пил Змей называлось «Маша и медведь». На этикетке неиссякаемой бутылки была изображена пивная советских времен с высокими круглыми столами. Так сказать, «в стояка». За столом стоял медведь и пил пиво из большой кружки, а из раздачи с белой заколкой в волосах и большой пышной грудью выглядывала Маша. Наверное, это была именно Маша. Больше на картинке лиц женского пола не обнаруживалось. Маша хитро подмигивала медведю и улыбалась, сверкая золотым зубом, а тот сердился, видимо за недолив. Картинка была некоторым образом живая, и Барабашке нравилось наблюдать за изменением ситуации на этикетке. Это как-то отвлекало его от нестерпимого желания плюнуть на все и выпить со Змеем пива.