Она смерила Алю долгим взглядом чуть сощуренных близоруких глаз. Та, конечно, давно не ухаживала за собой по полтора часа под ролики бьюти-блогеров, только мазалась кремом после душа и делала маску для волос. Чистила овощи и мыла посуду. Загружала стиралку и развешивала мокрое белье. Подметала и протирала столы.

Но остатки былой роскоши: привычка к ухоженности, к визитам клинера раз в неделю, к доставке «Яндекс-еды» по вечерам, легкости, с которой она могла выскочить из дома, чтобы через полчаса быть на вечеринке — это все еще читалось в ней.

— Да, но, знаешь, я совершенно не скучаю по работе, — призналась Аля, которая умудрилась так ни разу и не открыть ноутбук за все время на ранчо. Недописанная статья сейчас была чужда ей, примерно как язык майя. Даже хуже: из языка майя она хотя бы знала целое одно слово: «Каан». — Да и по Москве, если честно. Но лошадки все равно не мое. И десять детей тоже.

— А я скучаю по Верхоянску, — вдруг призналась Надя. — По нашей поздней весне, когда уже кажется, что тьма и мороз будут всегда, а потом вдруг выходишь в июньский полдень — и вокруг сумасшедше цветут яблони! И пахнут — счастьем. И любовью. Но это, наверное, просто тоска по моей юности, когда все было еще впереди и не надо было беспокоиться, как заработать на медицинскую страховку и пенсию.

Они стояли молча. Вроде бы нечего было еще добавить, все темы исчерпались — не спрашивать же Надю о сексуальных предпочтениях Сантьяго! — но расставаться до странного не хотелось, словно и правда сработала магия «поиграйте вместе» и единения по географическому признаку. Але хотелось чем-то занять руки, и она чуть было тоже не погладила Хорхе по гриве, но вовремя вспомнила про его тяжелый характер и отдернула руку.

— Ну, я пойду проедусь, ладно?

— Надь, ты ведь в город сейчас?

Они начали фразы одновременно, но Надя умолкла и посмотрела настороженно:

— Да, а что?

— Можешь кое-что написать по адресу, который я тебе дам?

Она сощурила глаза:

— Змеюка в курсе?

— Нет.

— Тогда извини. Я тоже женщина верная.

И она ушла в конюшню, чтобы вернуться с седлом из рыжей кожи, украшенным узорами в стиле майя. Принялась устраивать его на Хорхе, вообще больше не обращая внимания на Алю.

Та махнула ей рукой: «Пока!» — и, дождавшись ответного взмаха, пошла обратно к дому.

Ей было, о чем подумать.

И что решить.

Злая и расстроенная, Аля вернулась в спальню и не выходила оттуда целый день.

Она ходила по комнате кругами, курила «айкосы» один за другим, множа окурки стиков на подоконнике и наполняя комнату тяжелым плотным паром. Выедающая изнутри ядовитая обида отравляла все, к чему она прикасалась. Не хотелось ни читать, ни выходить наружу, даже когда Пилар в обед постучалась к ней и протянула тарелку с ее любимым рисом с тонкими полосками мяса и соусом, она качнула головой, постаравшись улыбнуться и задвинула засов.

Даже достала заскучавший ноутбук, открыла свои рабочие записи — и с отвращением захлопнула крышку. В голове бился тяжелый пульс, зубы сжимались от злости, но тут же хотелось расплакаться и пожалеть себя, бедную девочку, которую чертовы мачо перекидывают друг другу как игрушку, вообще не интересуясь ее мнением и желаниями.

У всего этого был только один плюс: проблемы с тягой к проклятому Змею больше не существовало. Если ей и хотелось с ним что-то сделать, то желания эти проходили больше по ведомству «насилие», а не «секс».

Но все изменилось, стоило ему зайти вечером в комнату.

Он толкнул дверь, та устояла, закрытая на задвижку, и Аля, ворча про себя на свою глупость, встала, чтобы отпереть. Глупостью было бы не пускать его в собственную спальню.

Вошел — и сразу заполнил пространство собой. Своим запахом, своей силой и энергетикой, такой близкой мощью, мужской, жаркой, темной.

Сантьяго прошелся тяжелым взглядом по ее лицу и передумал что-то говорить, сделав какие-то свои выводы. Лишь стоял и смотрел, не делая попыток отодвинуть с дороги, потому что Аля совсем забыла, что мало открыть дверь, надо еще позволить войти.

А еще она забыла, как он на нее действует. Что страх давно прошел, а обида слишком нестойкое чувство, чтобы удержать ее от желания дотронуться до горячей смуглой кожи под расстегнутой клетчатой рубашкой, провести пальцами по твердому животу с четким рисунком мускулов.

Он сделал всего один шаг к ней, входя в комнату, и голова закружилась от его яркого окутывающего запаха, и захотелось качнуться вперед, достать губами губы, продолжить все прерванное вчера. Внутри что-то сжалось от предчувствия, от пронзительной реальности происходящего: рядом с ним всегда все становилось ярче и четче.

Она отступила всего на полшага назад, чтобы увлечь его за собой, но Сантьяго хватило этого расстояния, чтобы войти — и свернуть в приоткрытую дверь ванной.

Зашумела вода.

Аля чуть не вскрикнула от досады.

Свернувшаяся внизу живота напряженная пружина толкнулась, готовая распрямиться, затопила тело горячим стремлением получить то, чего она хочет.

Дождаться его из душа было сложнее всего, но сегодня он был там не так долго, чтобы она совсем извелась. Выйдя, он очертил взглядом ее обнаженное тело под простыней, но отвернулся, выключил свет и как обычно лег на свою половину кровати.

Молча. Молча.

И у нее оставался только язык тела, потому что на неродном обоим английском она бы не смогла сказать ничего, что звучало бы жарко и понятно, без привкуса претензий.

Она просто придвинулась к нему и прижалась всем телом, пока еще через слои простыней на ней и на нем. Он замер, но потом отодвинулся.

Аля выпуталась из простыни и прильнула уже голой кожей. Он вздрогнул, когда ее грудь коснулась его открытой спины, но все равно упорно сделал вид, что это случайность, что она лишь неловко повернулась во сне, и — снова вежливо отодвинулся.

Чтобы у него не осталось сомнений в ее намерениях, Аля нырнула к нему под простыню и обвила его руками, с наслаждением коснувшись наконец перевитых мышц внизу живота. Смотреть на них было невероятно, но трогать — еще лучше. Тугие и упругие, они вели туда, вниз, к жесткой поросли, где в ее пальцы сам собой лег уже невероятно твердый член.

Она застонала и прикусила его плечо, сжимая бедра, между которыми давно было сладко и жарко. Грудь смялась, распласталась о его спину, так она вжималась в него. Она чувствовала, как напряжены мышцы всего его тела, словно он взведен как курок, в боевой готовности, за мгновение до броска, и держит себя неподвижным только усилием воли.

Сантьяго накрыл ее пальцы на члене своими… и аккуратно убрал.