Все бухаринские опровержения и острые слова пропали понапрасну. Борьба с «правыми» неторопливо и неуклонно раскручивалась, набирала обороты, и никакие апелляции к здравому смыслу партийных аудиторий ничего не могли изменить. Логика вообще была не в почете. Прямой вопрос Томского: «Где мы выступали, на каком собрании мы выступали против линии большинства политбюро?» — попросту проигнорировали[90].

Летом на коротком пленуме ВЦСПС Томский был освобожден от поста председателя ВЦСПС. Предложение об этом внес Догадов. Каганович присутствовал на пленуме, но не выступал. Строящаяся радиостанция ВЦСПС имени Томского была построена уже без этого имени. Вскоре утратила окончание «им. Томского» и Высшая школа профдвижения.

Во время октябрьских праздников Каганович внес свой вклад в теоретическое обоснование беззаконий. «Наши законы, — заявил он в докладе, — определяются революционной целесообразностью в каждый данный момент… Ведь мы отвергаем понятие правового государства даже для буржуазного государства. А применять это к советскому государству — значит идти на поводу у буржуазных юристов»[91]. В данном случае расхождения между словом и делом воистину не было.

Октябрьские праздники 1929 года не были похожи на торжества 30-х годов: Красная площадь оживленно реагировала на демонстрацию, как реагирует стадион. Зрители аплодировали, смеялись, шумели. Сама демонстрация тоже была иной: разыгрывались сценки — «похороны субботы и воскресенья»; какая-то кляча с ободранным хвостом бросалась наперерез колонне тракторов, видимо, изображая попытки кулачества остановить шествие колхозного строя.

Шло строительство нового каменного Мавзолея, вдоль площади стоял забор, и правительственная трибуна помещалась на этот раз в нише забора. На трибуне не было Кагановича, но уже со следующего года его фигура обязательно будет появляться на Мавзолее в течение почти трех десятков лет[92].

В середине ноября состоялся важный пленум ЦК партии, который вывел Бухарина из состава политбюро. Еще через 10 дней открылся 3-й пленум ВЦСПС, с большой речью на нем выступил Каганович. Газета «Труд» обещала опубликовать эту речь, но не опубликовала. Видимо, Каганович был слишком откровенным.

Ухудшалось положение в экономике, второй год подряд ощутимо снижался уровень жизни; в работе профсоюзов было много трудностей, порой она превращалась в театр абсурда. На фоне всего этого удивляет склонность Кагановича к теоретизированию. Он основательно и толково обосновывает концепцию «обострения классовой борьбы» по мере продвижения вперед: «Некоторые понимают это дело так: раз мы в первом периоде пролетарской диктатуры подавляли классового врага, значит, в нынешний период классовой борьбы и обострения классовой борьбы быть не может, так как мы перешли ко второму периоду. Это неправильно. Все периоды пролетарской диктатуры до окончательной победы социализма и начала коммунистического общества сохраняют все функции пролетарской диктатуры… Сегодня мы с вами делаем ударение на хозяйство, однако мы расстреливаем так же, как расстреливали в первые годы революции. Иначе говоря, задачи подавления классового врага, разрушения старого аппарата и строительства нового остаются в силе. Возьмите государственный аппарат. Мы разрушили старый царский аппарат, но, товарищи, мы его не разрушили… Бюрократизм у нас есть, и борьба с бюрократизмом есть продолжение задачи разрушения старого государственного аппарата…»[93]

Может быть, в этих «революционных» представлениях сталинского руководства кроется объяснение террора против управленческих кадров и командиров Красной Армии? Ведь Каганович в этой речи открытым текстом говорит, что вскоре кровь польется еще обильнее: «Реконструктивный период означает, когда мы с вами не просто уничтожили буржуазию, а когда мы, засучив рукава, начинаем выкорчевывать корешки этого капитализма, когда перестраиваем все, обострение классовой борьбы необычайно велико, необычайно жестоко… Мы строили новые заводы, но не будет кому управлять — нас вредители будут разъедать…»

Разоблачив ошибки «правых», Каганович заговорил об их работе в профсоюзах: «Они продолжали отстаивать „наше дело“ и говорили — мы должны заботиться о защите интересов рабочих. Приходит время заключения колдоговоров — давайте „поторгуемся“ немного. Дальше, снабжение рабочих плохое — давайте покритикуем, поставим вопрос, выступим, скажем НКТоргу, что это не дело…»

Казалось бы, чем плоха эта «правая» позиция? Каганович разъясняет: «Товарищи, это значит — становиться в позу…» Он расценивает такой подход как противопоставление профсоюзов государству и партии.

«И вот, когда вопрос встает о хлебе, о масле, о картошке, о капусте — рабочие недовольны. Придите на заводы, ведь это не секрет, вам скажут: черт возьми, картошка гниет, капусты не хватает, яиц не хватает, масла не хватает… дело не в том, чтобы предъявлять требования, а чтобы, закатав рукава, всем профсоюзам работать… Сейчас ЦК партии поставил так, что мы через 2 года нуждаться в мясе не будем. Мы будем иметь 100 млн голов крупного рогатого скота…»

Как известно, за годы коллективизации поголовье крупного рогатого скота сократилось примерно на 25 миллионов голов. А пока Каганович призывает «год перетерпеть и через год получить всего вдоволь». К этой мысли он возвращается неоднократно. Вот речь заходит о простом рабочем человеке: «Он иногда говорит — на кой черт мне ваша индустриализация? Вы мне показываете в диаграммах и в цифрах всякие там достижения, вы строите Днепрострой, вы под Москвой начинаете строить Бобриковский комбинат, который обойдется в 150 млн рублей, да к черту эти ваши миллионы, когда у меня сегодня нет масла. А жена пошла в очередь и простояла 4 с половиной часа. А я пришел обедать — обеда не оказалось. На кой черт мне ваши достижения?»

Что можно возразить на это? Каганович возражает — обещаниями: «Люди не понимают того, что, если мы упорно проработаем год, мы будем иметь все…»

По-своему замечательна и такая фраза: «Несмотря на то, что масса недовольна трудностями, она все-таки чувствует, что мы творим что-то новое». Здесь фактически признано, что творцом перемен является НЕ МАССА.

Доходчиво разъясняет Каганович и следующий принцип: всякий несогласный должен быть устранен. «Завод можно поставить так-то, и если вы этого не понимаете, то вы либо вредители, либо дураки. Если вы вредители, то мы найдем вам место, а если дураки, то мы вас просто выбросим, хотя бы вы были и коммунистическими дураками — и такие бывают».

В заключение Каганович вновь напомнил о борьбе с правым уклоном: «Нужно, чтобы профсоюзы эту борьбу продолжали систематически, не думая — ну что же, сейчас все кончилось, раз уж заявление подали, раз уж ошибки свои признали. Сейчас уж, значит, нет правого уклона… Правый уклон остался, он жив, он не может не быть, он не может не жить… Сегодня мы одного приводим в „христианскую веру“ — завтра появляется другой… мы вступили в такой период развития, когда мы не живем, а насмерть боремся с классовыми врагами…»