Но кое-что было очевидно. Во-первых, ежедневно на большой перемене мы сидели вместе на настиле. Во-вторых, я постоянно ругала Оуэна за то, что он ничего не ест (он признался, что потратил все деньги на диски), а затем угощала своим завтраком. В-третьих, мы постоянно спорили. Точнее, дискутировали.

Вначале только о музыке — любимая тема Оуэна. К тому же в ней он был наиболее подкован. Если я соглашалась с ним, то считалась умной и просвещенной. Если ж нет — то у меня не было вообще никакого вкуса! Обычно оживленней всего споры получались в начале недели, когда мы обсуждали передачу Оуэна. Я теперь старательно ее слушала каждое воскресное утро. Мне самой не верилось, что когда-то я боялась сказать Оуэну, что думаю. Теперь это получалось само собой.

— Шутишь? — воскликнул Оуэн в понедельник, покачав головой. — Тебе не понравилась песня «Бейби бейджесусис»?

— Это в которой был только писк от клавиш в тональном режиме?

— Не только, — возмутился Оуэн. — Там еще много чего было.

— Например?

Он замер, так и не донеся до рта половину моего бутерброда с индейкой.

— Понимаешь… — Оуэн все-таки откусил кусок от бутерброда, что значило, что он специально тянет время. Пережевал его, проглотил и наконец сказал: — «Бейби бейджесусис» — первопроходцы в жанре.

— Тогда им стоило бы написать песню, которая состоит не из одних только пищащих звуков.

— Это «ОП». Следи за словами.

«ОП» значит «обидно и провокационно». К «ОП» я привыкла уже не меньше, чем к «ПиП» и к «эвфемизму». Пообщаешься с Оуэном и бесплатно пройдешь «Управление гневом».

— Вообще-то ты в курсе, что я не люблю песен в стиле техно. Может, хватит уже спрашивать, что я о них думаю?

— К чему такие обобщения? — воскликнула Оуэн. — Как можно не любить целый жанр? Ты слишком спешишь с выводами.

— Вовсе нет, — ответила я.

— А почему тогда критикуешь?

— Потому что не хочу врать.

Оуэн помолчал. Затем вздохнул, снова откусил кусок и сказал, жуя:

— Ладно, поехали дальше. А как тебе трэш-метал «Липсуитчес»?

— Слишком громкий!

— А каким ему еще быть? Это ж трэш-метал!

— Да бог с ней, с громкостью, будь у песни другие достоинства. А то в ней просто кто-то вопит, надрываясь.

Оуэн запихал в рот корку.

— Так, значит, техно не нравится, трэш-метал тоже. Что у нас остается?

— Все остальное? — спросила я.

— Все остальное… — медленно и неуверенно повторил Оуэн. — Ладно. А как тебе последняя песня? Где был металлофон.

— Металлофон?

— Ну да. Эйми Декер. Вначале играл контрабас, потом пели йодлем,[3]а…

— Йодль? Это так называется?

— Что, и йодль тебе не нравится?

И так до бесконечности. В общем, страсти кипели, но я оставалась спокойна и каждый день с нетерпением ждала встречи с Оуэном, хотя и не признавалась в этом даже самой себе.

Кроме того, что мы беседовали о раннем панк-роке, бигбэнде и сомнительных достоинствах техно, я все больше и больше узнавала о самом Оуэне. Он всегда любил музыку, но после развода родителей полтора года назад просто на ней зациклился. Расстались родители очень некрасиво и постоянно винили друг друга. Музыка стала для Оуэна спасением. Все менялось и заканчивалось, и лишь она оставалась неисчерпаемой.

— Когда родители не разговаривали, — сказал как-то Оуэн, — посредником между ними становился я. Они твердили мне друг про друга всякие гадости. Если я соглашался, то соответственно кто-то обижался. Если нет, считалось, что веду себя предвзято. Никак не выкрутиться!

— Тяжело тебе приходилось, — сказала я.

— Отвратительно. Именно тогда я по-настоящему увлекся музыкой. В особенности малоизвестной. Никто ее не слышал, соответственно не мог повлиять на мое мнение. И не было музыки «правильной» и «неправильной». — Оуэн отмахнулся от мухи. — К тому же примерно в это время в Фениксе в колледже было свое радио «Кей-экс-пи-си», и я им очень увлекся. Там вечерами по выходным работал один диджей… Он все время ставил очень серьезные и малоизвестные песни, например племенные, панк-рок. А в некоторых целых пять минут просто капала вода из крана.

— Да ладно? — удивилась я. Оуэн кивнул. — И ты считаешь, что это музыка?

— Не всякий ее поймет. — Он взглянул на меня. Я улыбнулась. — Но в этом-то вся соль. Такая музыка была для меня чем-то неизведанным. Я записывал названия композиций, а затем искал их в магазинах или в Интернете. И отключался от происходящего дома. К тому же музыкой легко можно было заглушить крики внизу.

— Они сильно кричали?

Оуэн пожал плечами:

— Не то что б сильно, но иногда случалось. Но, честно говоря, молчание было хуже.

— Хуже криков? — спросила я.

— Намного. — Оуэн кивнул. — Когда ссорятся, ты хотя б понимаешь, что происходит, ну, или догадываешься. А вот когда молчат… Кто знает, что у них на уме? Тишина ведь иногда такая…

— Громкая, — закончила я за него.

— Точно, — подтвердил Оуэн.

В общем, тишину он ненавидел. Кроме нее, не любил арахисовое масло (слишком сухое), врунов (понятно почему) и тех, кто не дает чаевые (за доставку пиццы, видимо, плохо платят). И я еще не все знала. Как-то сказала, что, возможно, из-за курсов «Управления гневом» Оуэн четко знает, что его выводит из себя.

— А ты нет? — спросил он.

— Нет, хотя должно же быть что-то или кто-то.

— Например?

Я невольно взглянула на Софи — она сидела на своей скамейке и болтала по сотовому. Но вслух произнесла:

— Музыка в стиле техно.

Оуэн рассмеялся:

— А если серьезно?

— Не знаю… — я подняла оставшуюся от бутерброда корку, — наверно, мои сестры. Иногда.

— Что еще?

— Не знаю, — сказала я.

— Да брось! Думаешь, я поверю, что тебя бесят сестры, музыкальный жанр и больше ничего? Так не бывает. Ты не человек, что ли?

— Может, я просто не такая злюка, как ты?

— Злюк, как я, не бывает, — заметил Оуэн, нисколько не обидевшись. — Это точно. Но и тебя должно что-то бесить!

— Ну не знаю я что! Ничего не приходит в голову! — Оуэн сделал недовольное лицо. — И что значит, злюк, как ты, не бывает? А как же «Управление гневом»?

— Оно-то тут при чем?

— Тебя должны были там научить не злиться.

— Не должны были.