– Ты представления не имеешь о том, что тебе сейчас нужно. Ты представления не имеешь…

Она осеклась, не отводя глаз от бумаги.

Грэм, по правде говоря, не помнил, что идет дальше. Он собирался выучить слова позже, когда окажется в своем номере в гостинице, к тому же его выход завтра был только после полудня, так что в его распоряжении было и утро тоже. Ему случалось выучивать свои роли и за меньшее время.

– Теперь ты должен меня поцеловать, – сказала Элли и посмотрела на него с непроницаемым выражением.

Сердце у Грэма ухнуло куда-то в пятки, и он молча посмотрел на нее в ответ, не понимая, что сказать. В кухне стало очень тихо, было слышно лишь тиканье часов над плитой и негромкое дыхание пса. Наконец Элли покачала головой. Когда она заговорила, ее голос прозвучал преувеличенно весело:

– Так написано в сценарии.

Она ткнула в листок, не сводя глаз с Грэма.

Он торопливо кивнул.

– Ясно, – сказал он и несколько раз моргнул.

– Ты должен меня поцеловать, – повторила она, потом залилась краской и тряхнула смятыми листками. – То есть Оливию. То есть… – Она заглянула в текст. – Зоуи. Они это серьезно? Джаспер и Зоуи? Кто это все пишет?

Она снова погрузилась в изучение сценария, но Грэм уже не слушал. В ушах у него звенели слова: «Ты должен меня поцеловать».

Она, разумеется, была права. Он должен был ее поцеловать. Когда вошел в дом. И еще до этого, на пляже. И тогда в городе. И в самый первый раз, на террасе.

Внезапно оказалось, что он должен был поцеловать ее уже миллион раз, без всяких сценариев, без чужих подсказок. Практически не думая, он оперся ладонями о столешницу и отодвинул свой стул. И лишь когда она улыбнулась, он понял, что тоже улыбается.

– Я считаю, мы ни в коем случае не должны отклоняться от сценария, – произнес он, поднимаясь.

– В самом деле?

Ее улыбка стала шире.

Но тут вдруг темноту за окошком над раковиной прорезал луч света, потом на миг исчез и вновь ударил Грэму прямо в глаза. Он отступил в сторону, заморгав, а когда вновь повернулся к Элли, она уже вскочила на ноги.

– Черт, – пробормотала она. – Она должна была прийти позже.

– Кто? – спросил Грэм, совершенно сбитый с толку.

Еще мгновение назад все вокруг происходило точно в замедленной съемке, а сейчас словно кто-то крикнул: «Снято!» – и чары рассеялись. «Я должен был ее поцеловать», – поду мал он, и вечер вдруг превратился для него в песню, которую выключили прежде, чем отзвучали финальные аккорды, оставив лишь мучительное ощущение незавершенности.

– Моя мама, – бросила Элли, торопливо убирая со стола. – Наверное, книга ей не понравилась.

Фары за окном погасли, и Грэм услышал, как хлопнула дверца машины. Бублик рысцой поскакал к двери, и через минуту на пороге появилась мать Элли. При виде Грэма, который стоял посреди кухни, засунув руки в карманы, ее лицо заледенело.

Ему давно уже не приходилось сталкиваться с такой неприкрытой подозрительностью в свой адрес. В прошлой жизни он отлично ладил с родителями своих друзей; перед его обаянием не мог устоять практически никто. А в новой жизни люди из кожи вон лезли, чтобы ему угодить. Недоверие же, с которым сейчас смотрела на него мама Элли, было для него чем-то совершенно новым.

Грэм переступил с ноги на ногу и попытался пустить в ход самую обаятельную из своих улыбок, но она не произвела на нее ровным счетом никакого эффекта.

– Я думала, что придет Квинн, – сказала миссис О’Нил дочери и бросила сумочку на стол.

– У нее изменились планы, – промямлила Элли. – Ты ведь помнишь Грэма, да?

Миссис О’Нил кивнула, но даже без намека на улыбку.

– Рада вас видеть, – произнесла она тоном, который совершенно противоречил словам. – Нравится у нас в Хенли?

– Да, – ответил Грэм, усилием воли проглотив слово «мэм». – Здесь очень мило.

Он кашлянул и уткнулся взглядом себе под ноги. До этого он никогда в жизни не использовал в речи слово «мило».

– И долго вы пробудете у нас?

– Еще несколько недель, – сказал он. – Но я с удовольствием погостил бы дольше. Здесь действительно очень мило. – Он снова кашлянул, чувствуя, как пылают щеки. Ему самому с трудом верилось, что менее чем за минуту он произнес слово «мило» дважды. – Вообще-то, я только что пригласил моих родителей приехать сюда на День независимости, – произнес он быстро, понимая, что несет чепуху, но не в силах остановиться. – Думаю, им здесь тоже понравится.

Элли ободряюще улыбнулась ему с противоположного конца кухни.

– Вот здорово! – сказала она. – Надолго они приедут? Мы могли бы подсказать тебе, чем можно заняться, пока они здесь.

– Дня на четыре, на пять, – ответил Грэм, понимая, что, скорее всего, никуда они не приедут. Но ему вдруг отчаянно захотелось, чтобы это была правда. – Мы с папой любим рыбачить, так что, наверное, выкроим время съездить на рыбалку.

– Здорово, – повторила Элли и покосилась на маму. – Слушай, уже поздно…

– Да, – подхватил Грэм и отступил в сторону двери. – Уже поздно. – Он неловко помахал миссис О’Нил. – Большое спасибо за гостеприимство. – Потом повернулся к Элли и улыбнулся ей, хотя ему сейчас ничего не хотелось так сильно, как преодолеть разделявшее их расстояние, казавшееся ему огромным, и завершить то, что они начали. – Увидимся… – он чуть было не сказал «завтра», но передумал, – как-нибудь в городе.

И с этими словами он двинулся к выходу, чуть не споткнувшись о пса. Едва успев выйти на террасу, он, к своему удивлению, услышал, как они принялись горячо о чем-то спорить. Их приглушенные голоса доносились до него сквозь сетчатую дверь, резкие, царапающие слух и чересчур возбужденные.

На город уже опустилась ночная прохлада, и он немного постоял на крыльце, пытаясь понять, что же произошло. Возможно, она была из тех матерей, которые запрещают своим дочерям общаться с мальчиками. А может, она так взбеленилась, потому что они были дома одни в позднее время. Или у нее просто выдался тяжелый день. Но каковы бы ни были причины, Грэм понимал, что лучше всего побыстрее убраться, и, сделав глубокий вдох, бесшумно спустился по ступеням.

Он дошел уже практически до выезда на улицу, когда услышал за спиной хлопок двери, а потом топот босых ног. Подбежав к нему, Элли покачала головой.

– Прости… – начала она, но Грэм не дал ей договорить, потому что не мог больше ждать. Он наклонился и коснулся губами ее губ, чуть солоноватых от арахисового масла, и закрыл глаза, и обнял ее за плечи и поцеловал ее.

Это оказалось в точности так, как он себе представлял, как будто это был первый и миллионный раз одновременно, как будто он долго спал и лишь сейчас проснулся, как будто из-под ног у него выбили почву и он летел в бездну. Только на этот раз он был не один; на этот раз они летели в бездну вместе.