Следовательно, сразу по вступлении в Москву Дмитрий должен был уплатить воеводе «десят сот тысяч золотых польских», иными словами миллион польских монет. Марине Мнишек сначала «на подъем» полагались драгоценности, серебро и «бархат золотной». Основное же она должна была получить в Москве. Юрий Мнишек видел ее наследственной владетельницей Новгородского и Псковского государств, где бы Марина могла управлять по своему разумению. Даже в том случае, если бы у царственной четы не оказалось наследников, Марине Мнишек давались права наделения вотчинами и поместьями своих слуг: «А будет у нашей жены, по грехом, с нами детей не будет, и те обои государства ей приказати наместником своим владети ими и судити, и вол но ей будет своим служилым людем поместья и вотчины давати, и купити и продавати».

Но главное, будущая царица Марина могла беспрепятственно продолжать исповедовать католичество, основывать новые монастыри, костелы и школы и распространить юрисдикцию римского папы на отданные ей Новгород и Псков. Лжедмитрий обязывался не только содействовать в этом своей жене, но и вести дело к переходу в католичество остальной территории Московского царства: «Также волно ей, как ся ей полюбит, что в своих в прямых уделных государствах монастыри и костелы ставити римские, и бискупы (епископы. — В. К.) и попы латынские, и школы поставляти и их наполняти, как им вперед жити; а самой жити с нами; а попы свои себе держати безо всякие забороны, якож и мы сами, з Божиею милостию, соединение сие приняли; и станем о том накрепко промышляти, чтоб все государство Московское в одну веру римскую всех привести, и костелы б римские устроити».

Лжедмитрий вынужден был согласиться на то, что Марина Мнишек, как и он сам, останутся в католической вере («также набоженство свое римские веры держати безо всякие забороны»). Позднее, однако, это станет предметом спора. Еще в Кракове «царевич» просил у нунция Рангони исходатайствовать ему разрешение Ватикана принять причастие из рук православного патриарха. Перед отъездом в Москву о том же лично будет просить папу римского и сама Марина Мнишек.

Одним из важных обязательств, принимавшихся на себя «царевичем Дмитрием», была отсылка посольства к королю Сигизмунду III, который должен был дать разрешение на его брак с Мариной Мнишек. На исполнение договора отводился всего один год, после чего документ терял всякую силу и означал разрыв с Мнишками, если те не согласятся ждать дольше: «А того, Боже, нам не дай, будет те наши речи в государствах наших не полюбятца, и в год того не зделаем; ино будет вольно пану отцу и панне Марине со мною развестися, или пожалуют побольши — того подождут до другого году»86.

«А яз тепере в том во всем даю на себя запись, — заключал «Дмитрий», — своею рукою, с крестным целованьем, что мне то все зделати по сему писму, и присягою на том на всем при святцком чину, при попех, что мне все по сей записи здержати крепко и всех русских людей в веру Латынскую привести.

Писана в Самборе, месяца майа 25 дня, лета 1604. Дмитрий царевич».

Некоторое время спустя этих договоренностей Юрию Мнишку уже показалось недостаточно. В благодарность за свою поддержку он потребовал передачи еще одной части Московского царства, примыкавшей к землям Речи Посполитой. «Царевичу Дмитрию» ничего не оставалось, как пообещать раздел Смоленской и Северской земель между двумя домами его покровителей — будущих родственников Мнишков и Вазов в лице короля Сигизмунда III. 12 июня 1604 года он подарил Юрию Мнишку и его наследникам эти два княжества вместе «с городами, замками, селами, подданными и со всеми обоего полу жителями», а половину Смоленской земли и шесть городов в «Северском княжестве» отдал королю87. Список городов «Северского княжества», перечисленных в особой росписи, выданной Юрию Мнишку в июне 1604 года, включал основные города этой земли: Рыльск, Карачев, Почеп, Трубчевск, Комарск, Рославль, Моравск, Чернигов, Смоленск, Брянск, Стародуб, Путивль, Новогродок, Курск88. Следовательно, королю Сигизмунду III доставались какие-то совсем небольшие городки и остроги. Очень самонадеянно было со стороны Юрия Мнишка также запросить себе Смоленск, за который короли Речи Посполитой давно воевали с Московским государством. Однако он сделал это, а потому «царевичу» Дмитрию пришлось самому оговорить доли будущих владельцев и права короля Речи Посполитой на смоленские и северские земли.

Собрав все мыслимые и немыслимые обязательства от будущего зятя и обладателя московской короны, воевода Юрий Мнишек распечатал собственную казну для сбора войска под знамена «царевича Дмитрия».

С деловой хваткой воеводы Юрия Мнишка, хорошо знавшего, во имя чего он поддерживал «царевича», дело устроилось за одно лето. На «Успение Пречистые Богородицы», 15 августа 1604 года, отрядам польской шляхты и запорожских казаков («черкас»), собранным для поддержки «Дмитрия», был устроен первый смотр в Самборе. Жалованье им должен был раздать сам московский «царевич», а деньги дал воевода Юрий Мнишек89. Спустя месяц состоялся новый, генеральный смотр войска в Глинянах, где уже были выбраны гетман всего войска — сандомирский воевода Юрий Мнишек и его полковники — Адам Жулицкий и Адам Дворжицкий90. Из Глинян Лжедмитрий обратился с новым письмом к нунцию Рангони, чтобы известить его о том, как движется все предприятие91.

Одна часть войска Лжедмитрия должна была двигаться через Киев, а «иныя, — как писал автор «Иного сказания», — идоша по Крымской дороге»92. Возвращение самозванца в земли князя Константина Острожского не сулило ничего хорошего. Януш, сын князя Острожского, тот самый, который знавал Григория еще монахом, служившим в одном из монастырей его отца, решил напомнить, кто хозяин в киевских землях. Нунций Клавдий Рангони вынужден был упомянуть в своем послании в Ватикан о действиях киевского каштеляна, который «был противником Димитрия, потому что он не хотел принимать участия в деле, которому не сочувствовал его отец»93. Рангони знал о неудачной попытке обращения московского претендента к князю Константину Острожскому, но пытался все объяснить ревностью магнатов Речи Посполитой к славе, которую мог стяжать воевода Юрий Мнишек. Войско Дмитрия вынуждено было передвигаться с большой осторожностью, как по вражеской территории, выставляя ночных сторожей и не распрягая лошадей94.

Самозванцу, некогда впервые попытавшемуся в Киеве объявить себя царевичем, нужно было войти в этот город. Преодолев с заступничеством нунция Рангони все препятствия, 12 октября 1604 года Дмитрий со своим войском численностью около трех тысяч человек95 подошел к Киеву. Несколько дней московский «царевич» оставался в самом Киеве, однако единственный официальный и торжественный прием он получил у киевского католического епископа Кшиштофа Казимирского. Никто больше не приветствовал его, не собирался идти с ним в поход, не спешил с предложением помощи. Словом, киевское стояние получилось совсем не таким, как могло представляться в честолюбивых мечтах претенденту на московский престол. Ему дали понять, что он является здесь нежеланным гостем.

Во время остановки в Киеве самозванец составил послание своему врагу царю Борису. К сожалению, в подлиннике оно не сохранилось96. Если же верна копия этого письма, входящая в число так называемых «татищевских известий», вызывающих споры у историков, то получается, что самозванец предъявил миру большой перечень годуновских преступлений. Путь к похищению царства Борисом Годуновым был усеян самыми кровавыми делами: расправа с политическими противниками, покушение на его, царевича Дмитрия Ивановича, жизнь, спасенную доктором Симеоном, поджоги и наведение крымского хана на Москву, ослепление царя Симеона Бекбулатовича и, уже по воцарении, проявленная жестокость к Романовым, Черкасским и Шуйским97. В общем-то ничего нового по сравнению с тем, о чем и так уже многие говорили в Московском государстве. Но собранные вместе и высказанные «прирожденным» царевичем, эти обвинения должны были произвести впечатление. Можно предположить, что, подобно летописному киевскому князю Святославу, объявлявшему своим врагам: «Иду на вы», и Лжедмитрий тоже бросил вызов Годунову, объявив о начале своей войны.