Разумеется, римляне были вправе бить своих врагов, «как скот на бойне», но варварам делать то же самое с римлянами казалось противоестественным, и это вызвало глубокий шок. Римляне ощутили горький вкус своего же лекарства, которое им прописал «лекарь», ими же обученный. Подобное оскорбление нельзя было забыть, и на протяжении многих веков римляне проклинали имя Вара. Потрясенный размерами катастрофы, в которой он был повинен, Вар поступил благопристойно (в глазах римлян) — он покончил с собой. Его местами обгоревшее тело было «изуродовано врагами в их варварстве. Его голову отсекли и отправили Марободу», который переправил ее Августу[158].

Тацит, который писал об этих событиях 40 лет спустя, не сомневался, что катастрофа положила конец планам экспансии римлян в Германии, и археологические находки это подтверждают. С этого года исчезают Вальдгирмес и все крепости к востоку от Рейна[159]. Римский историк, кроме того, ясно указывает, что целью Рима было порабощение всего мира, и он восхищается германцами, оказавшими сопротивление: «Несомненно, уничтожение Квинтилия Вара спасло Германию от порабощения… Природа дала даже бессловесной скотине свободу, но храбрость присуща только человеку, и в том его превосходство. Небеса помогли тем, кто храбрее»[160]. Волна потрясения прокатилась через всю империю, перехлестнула через ворота Вечного города и легла к ногам самого императора Августа.

Согласно историку Светонию, постыдное поражение Вара «почти разрушило империю». Это утверждение приобретает новый смысл после раскопок Вальдгирмеса. Становится понятно, что были потеряны не только армии, но и целая провинция. Август немедленно приказал вывести патрули на улицы Рима и принять другие меры безопасности, чтобы исключить возможность возникновения бунтов на волне катастрофы. Он даже отослал своих батавских телохранителей. Он «горько скорбел», писал Дион Кассий 200 лет спустя, «но не только потому, что солдаты были потеряны, но также из-за страха за германские и галльские провинции, и в особенности потому, что ожидал, что враг двинется на Италию и на сам Рим»[161]. Светоний пишет: «Действительно, говорят, что он принял катастрофу так близко к сердцу, что несколько месяцев не стриг волосы и бороду. Он часто бился головой о дверь, восклицая: «Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!» — и всегда почитал годовщину этого события как день глубокого траура»[162].

Позор был столь велик, что о потере Germania Magna никогда не упоминали. И хотя покинутый город у Вальдгирмеса, в конце концов, был обнаружен, римляне не оставили никаких записей о том, как он в действительности назывался. Хотя, вероятно, он был столицей Великой Германии. Никто не смел сказать, что Рим потерял не только легионы.

«КВИСЛИНГ» И БОРЕЦ ЗА СВОБОДУ

Как ни странно, несмотря на величие победы над Варом, Арминий не сразу стал верховным и неоспоримым лидером херусков. Оставалось еще много германцев, видевших свою выгоду в сотрудничестве с Римом, а не в борьбе с ним. И Сегест, человек, пытавшийся предупредить Вара о надвигающейся катастрофе, был одним из вождей такой группировки.

Он, естественно, присоединился к Арминию при нападении на Вара, поскольку не хотел вызывать подозрений, но его симпатии были неотделимы от его интересов: он сочувствовал римлянам. Сегест стал главным антагонистом Арминия среди херусков, соперничество между этими людьми перешло и в область личных отношений. Это случилось из-за того, что Сегест стал тестем Арминия, что его вовсе не радовало. Дочь Сегеста, Туснельда, была помолвлена с человеком, союз с которым, как предполагается, Сегест одобрял. Тут, однако, встрял Арминий и похитил не только любовь Туснельды, но и ее саму, женился на ней вопреки протестам отца[163]. Арминий, похоже, действительно любил Туснельду, и Тацит сообщает нам, что сама Туснельда «с большей страстью относилась к мужу, нежели к отцу». Сегест и Арминий всегда занимали противоположные политические позиции, а теперь они просто ненавидели друг друга.

Римляне были хорошо осведомлены об этих распрях. Когда Август умер, племянник нового императора Тиберия Германик вернулся в Германию, чтобы отомстить херускам. Он намеревался максимально использовать этот раскол. Как пишет Тацит: «Эти два вождя стояли, соответственно, за измену и за благосклонность к Риму. Арминий был германским смутьяном. Сегест часто предупреждал Публия Квинтилия Вара, что готовится восстание»[164].

Германик начал свою месть херускам с уничтожения племени хаттов — «беспомощные женщины, дети и старики были перебиты или захвачены в плен», а их столица разрушена[165]. Тем временем Арминий захватил власть и взял в осаду сторонников Сегеста, который обратился за помощью к Германику. Сегест явно был важным союзником Рима, если Германик выручил его и сопроводил за Рейн вместе с многочисленными родственниками и несколькими высокопоставленными дамами, включая Туснельду, дочь Сегеста и жену Арминия. Не совсем ясно, как она оказалась в этой компании, но, должно быть, Сегест силой забрал ее у Арминия, возможно, в то время, когда Сегест (как он позже заявил) бросил Арминия в тюрьму. Сегест допускал, что по собственной воле Туснельда к ним не присоединилась бы.

В книге Тацита Туснельда предстает замечательной, энергичной женщиной. Вот она стоит, беременная и разлученная с мужем, силой приведенная во вражеский лагерь отцом-изменником, — и все же не знает пощады. «С самого ее прибытия ни просьб, ни слез смирения. Она спокойно стояла с руками, сжатыми под плащом, глядя вниз на свой увеличившийся живот»[166]. Легко представить, как восхищался такой женщиной ее муж, предводитель движения сопротивления ее страны, и как ненавидел отец, шпион и стукач.

Сам Сегест в представлении Тацита — «великая фигура, бесстрашно признающий, каким хорошим союзником он был». Он произносит речь в свою защиту, которая, по мысли Тацита, могла бы оправдать предательство: