Но Николай вскинул руку с растопыренными пальцами, заставив этим жестом наследника замолчать.

― Даешь слово? — глаза мужчины буквально насквозь прожигали атаманшу.

― Даю, — ответила она, сплюнув кровью.

― Я, Николай, сын Алексея, старейшина Совета, — бывалый поисковик произносил слова отчетливо и громко, он умел подавить эмоции, личные обиды и амбиции во имя достижения цели, — являюсь лысым мудаком и лакедемонским засранцем.

Дикарка попыталась засмеяться, но закашлялась.

Артур отвернулся, чтобы товарищи, а особенно Николай, не увидели его лицо, расплывшееся в непроизвольной улыбке.

― Да, значит, я все-таки не зря прожила свою жизнь, коль услышала такое признание от самого старейшины, — хрипло прогнусавила атаманша. — Ради таких слов стоит увидеть Таганрог и умереть.

* * *

Место было необычным: за серым забором виднелось здание, очень похожее на Храм Славы Лакедемона. Но оно имело только один купол, и не синего, а золотого цвета. Из купола торчал накренившийся вбок крест с двумя поперечинами.

«Что это? Храм выродков? Может, я уже пришел?» — с надеждой подумал Олег.

Но Серый, который сперва неуклонно держался впереди, вдруг замедлился и плелся теперь за спиной, постоянно взлаивая, как бы пытаясь остановить человека, а потом и вовсе сел посреди дороги, и, как ни подзывал его хозяин, отказывался сделать хоть шаг вперед. Было ясно, что пес не хочет идти дальше, но не было понятно почему. Возможно, собака чувствовала повышенную радиацию мертвого города?

Олег задыхаясь, сбился с ритма, который умудрялся держать с самого утра. Почему-то именно сейчас он потерял уверенность и запаниковал. Мысли вдруг перешли с чисто практических вопросов на странные, абсолютно не свойственные ему, абстрактные рассуждения.

«...каждый, кто плывет по Реке Жизни, неминуемо пересекает Дамбу Теней, чтобы его память растворилась навсегда в Море Погибели...»

Беглецу чудилось, что не он мчится во всю прыть по Мариупольскому шоссе, а темные воды судьбы несут его к пределу, за которым полное отсутствие чего-либо, так что нет никакого смысла бежать. Скорое наказание виделось неотвратимым, как сама смерть. Настоящий неподдельный страх перед безжалостным роком опутал душу. Все теперь казалось напрасным. Никогда ему не достичь проклятого города.

Тело дрожало, легкие требовали все больше и больше воздуха, и Олег остановился. Наверное, стоит смириться, встретить чертовых карателей прямо здесь, на этой дороге... устроить засаду, погибнуть в бою, как и полагается воину...

Что-то зашевелилось у него на груди, и юноша вспомнил о малышке, о своей девочке. Зачем он тогда вообще покидал Лакедемон? Проще было удушить ее во время построения. В чем вина ее? В кошачьих зрачках? Тут Олег подумал, ведь он так и не видел, что же представляют из себя эти самые кошачьи зрачки, из-за которых им предстоит умереть. Но теперь уж какая разница?

Откуда-то вдруг возник странный запах: приторный, противный, вызывающий беспокойство. Только что было так жарко, что капли пота высыхали на коже, не успевая скатиться, а теперь ощущалась непонятная прохладная сырость. Внутри Олега что-то оборвалось, по спине побежали мурашки, будто мороз рисовал разводы на спине, как на стекле. Юноша посмотрел на храм и почувствовал, как волосы становятся дыбом. Вокруг здания кружило расплывчатое марево. Беглец отступил на два шага, развернулся в сторону города. Он мог поклясться, что еще минуту назад дорога была свободна, а воздух — чист. Но теперь вызывающий озноб туман надвигался, медленно завиваясь в причудливые полосы. Олег решил бежать обратно, развернулся... и увидел такой же струящийся матово-пепельный морок: он был окружен вихрящейся мглой. И она дышала холодом, выбрасывала стылые щупальца, смыкалась зловещей пеленой вокруг юноши с ребенком. Выхода не было. Отступать — некуда.

Сглотнув сухой ком, сняв автомат с предохранителя, вжав приклад в плечо, Олег двинулся навстречу дымящейся Неизвестности.

С автоматом наизготовку Олег сделал несколько шагов... Туман клубился, обволакивая липкой омерзительной пеленой. Ноги, ватные и непослушные, погрузились в струящиеся волны. В груди ломило, дышать стало трудно, юноша хватал ртом переливающуюся дымку, но никак не мог набрать достаточно воздуха, точно тот превратился в вязкую, дурно пахнущую жидкость, которую жуткими усилиями приходилось заливать в легкие, а потом судорожно выталкивать наружу. Олег напрягал глаза, но, дальше чем на метр, ничего разглядеть не удавалось. Тишина таила непонятную угрозу, и вслушиваться в это мертвое безмолвие было больно. Временами звук собственного прерывистого дыхания гулким эхом накатывался на беглеца со всех сторон. Олег продолжал идти, с предельной осторожностью нащупывая мысками ботинок невидимую землю, медленно погружаясь все глубже и глубже в матово-слепящее Ничто.

Вдруг справа от себя, краешком глаза он заметил промелькнувшую тень, тут же легкий ветерок коснулся его щеки... еще один проблеск, но теперь слева, проявился, и, в мгновение ока растворившись в белесой мгле. Олег направил ствол в туманную пустоту. Теперь морок проявлял себя: отовсюду доносилось приглушенное шарканье; тени, мимолетные и расплывчатые, появлялись на краткий миг и так же неожиданно быстро исчезали. Боец пытался взять их на мушку, но не успевал прицеливаться. Внезапно он услышал шепот, вливающийся тяжелой студенистой жижей в ушные раковины, шепот, продавливающий слова с леденящим хрустом, заполняющий бесформенной слизистой массой черепную коробку:

― Отдай... отдай...

Олег вертелся на месте, тыча стволом автомата в беспорядочно мечущиеся тени, и никак не мог определить источник звука.

― Отдай... отдай... — скоблили коготки изнутри головы, — отдай...

Из морозной мглы показались два сгустка, которые вытягивались и уплотнялись, становясь похожими на длиннющие руки. Олег завороженно смотрел, как проступают на них омерзительные язвы, но когда костлявые фаланги протянулись к люльке, в которой сжалась в комочек его малышка, он без раздумий нажал спусковой крючок. Громоподобный выстрел слился с истошным визгом и все растворилось в облачном мареве, но спустя мгновение уже несколько пар трясущихся кистей вновь осторожно пробились сквозь клубящийся туман.

― Отдай... отдай... — шепот скребся в уши с отвратительным скрежетом точно ржавое железо царапало каменную стену, — отдай... отдай... отдай...

Олег выстрелил снова, но пятерни, длинные, заскорузлые, с лишайными пятнами тянулись отовсюду. Оглушенный, ослепленный, вертясь с бешеной скоростью, юноша палил наугад, но это не помогало: мерзких, уродливых рук становилось все больше и больше.

― Отдай... отдай...

Когда кончились патроны Олег даже не стал пытаться перезарядить и бросил бесполезный автомат. Не зная, что делать дальше, обеими руками прижав к себе люльку и закрывая телом ребенка, беглец рухнул на колени и приготовился умереть.

Что-то обжигающе ледяное коснулось поясницы, поползло вверх по спине. Олега бил озноб, и глаза непроизвольно зажмурились. Какой-то частью разума он знал, что можно было легко избавиться от этого ужаса. Просто выкинуть в туман младенца, оторвать девочку от своей груди... Но не получится ли, что вместе с сердцем? Что останется тогда от прежней цели? Зачем и куда продолжать путь?