в 1831 году нью-йоркский остроумец Натаниэль Уиллис. «Все хорошо обустроено и ухожено. Если и можно найти какой-либо недостаток, то это слишком высокий порядок и точность». Сами улицы, выстроенные в четкую сетку, воплощали в себе просвещенные ценности баланса, пропорций и рациональности, выраженные в Декларации независимости и Конституции, подписанных в Индепенденс-холле. Другие гражданские здания, включая Национальный банк, были построены в неоклассическом стиле с фризами и колоннами. Хорошо выметенные тротуары и аккуратные магазины выстроились вдоль улиц Уолнат, Честнат и Маркет, выходящих к докам Делавэра.

Как заметил поэт Джеймс Расселл Лоуэлл, американская культурная жизнь в первой половине девятнадцатого века представляла собой галактику, «разделенную на множество систем, каждая из которых вращалась вокруг своего Солнца». До 1800 года столицей страны являлась Филадельфия. В 1830-х годах она по-прежнему занимала лидирующие позиции в издательском и банковском деле, искусстве и науке, заслужив прозвище – общее со своим соперником Бостоном – «Афины Америки». Живопись и скульптура процветали в Пенсильванской академии изящных искусств, который стал домом для гравера Джона Сартейна и портретиста Томаса Салли. Здесь же располагался Американский музей Пила, где были представлены картины Чарльза Уилсона Пила, изображающие героев революции, а также образцы естественной истории, включая раскопанные им кости мастодонта.

В 1820-х годах экономика Филадельфии[28] перешла от торговли к производству. Стремясь повторить успех нью-йоркского Эри, филадельфийцы инвестировали в каналы, чтобы соединить западные просторы с Чесапикским заливом, проходящие через реки Шуилкилл, Саскуэханна и Делавэр – сеть, вскоре заполненную каменным антрацитовым углем, характерным для восточной Пенсильвании. К 1838 году здесь появилось больше паровых машин, чем в любом другом штате. Они приводили в движение пивоварни, мукомольные заводы, ковровые фабрики и железную промышленность.

Город гордился своими эгалитарными взглядами, восходящими к его основанию квакером Уильямом Пенном. Однако с ростом промышленного производства экономическое неравенство усилилось, а джексоновские призывы к нативистской неприязни к ирландским иммигрантам и свободным африканцам вылились в разрушительные бунты в 1830-х и 1840-х годах. Тем не менее город продолжал поддерживать регулярные контакты между механиками, учеными и политическими лидерами. Филадельфия стала домом для различных рабочих партий, а также американской базой для движения «механических институтов», которые предлагали ремесленникам обучение математическим и физическим принципам их профессий. В Институте Франклина, названном в честь его самого известного гражданина, рабочие сотрудничали с учеными и инвесторами в области механических усовершенствований.

В 1830-х и 1840-х годах Филадельфия являлась самым активным центром научных исследований в стране, ее единственным реальным конкурентом был Бостон. Также именно в этом городе Эдгар Аллан По проведет большую часть своей взрослой жизни. Обмен мнениями между журналистами, ремесленниками, учеными и предпринимателями стал фоном для некоторых из его самых потрясающих произведений.

Заботы выдающихся ученых, проводивших время в Филадельфии в те же годы, что и По, включая физиков Джозефа Генри и Александра Далласа Бейча, френолога Джорджа Комба, коллекционера черепов Сэмюэла Мортона, геолога и издателя Исаака Леа, были направлены в русло важнейших сил, действовавших в науке Америки эпохи антебеллума. Они противостояли формирующемуся напряжению – между концентрацией элиты и привлекательностью для народа, между национальной гордостью и зависимостью от европейских моделей, между твердолобым эмпиризмом и противоречивыми спекуляциями, – которое подогревало стремление к знаниям и питало воображение По.

Прибыв в Филадельфию, он должен был найти свой путь в городе, сформированном отличительными комбинациями науки и изобретений, которые создавали его современники.

Большой день Джозефа Генри

Джозеф Генри[29], профессор натурфилософии в Принстоне, предпочитал научную культуру Филадельфии нью-йоркской. «Я почти всегда возвращаюсь из Нью-Йорка разочарованным в науке, – признавался он другу. – Там, как мне кажется, я оказываюсь среди шарлатанов. Я испытываю отвращение к их претенциозности и раздражение от их общения. Как же изменились мои чувства по возвращении из города братской любви!!! Да, там живет зависть и соперничество, но также наука и ум. Кроме того, спекуляция и деньги – не единственные вещи, которые занимают их ум».

В ноябре 1834 года, пока По занимался своими первыми рассказами в Балтиморе, Генри, недавно назначенный профессор, нанес длительный визит в Филадельфию. Он прибыл из Трентона, осторожный, любопытный человек в костюме, жаждущий увидеть все, что могли предложить промышленные цеха и научные учреждения города.

Генри родился в Олбани. Он обладал решительными, строгими чертами лица и заслужил репутацию доходчивого лектора. Тем не менее, его правописание оставляло желать лучшего – один из многих признаков, которые он болезненно осознавал, свидетельствующих о его скромном происхождении и плохом образовании. Перед началом работы в Принстоне он был обездвижен «сомнениями и недоверием к себе». Как он признался много позже, его отец был пьяницей и умер молодым. Эта семейная тайна могла иметь какое-то отношение к его неуверенности в годе рождения – то ли 1797, то ли 1799 – и к его стремлению навести порядок в своем окружении и неустанно работать, чтобы доказать свою значимость.

Проучившись всего несколько лет в начальной школе, Генри стал подмастерьем у серебряных дел мастера. Недавно созданная Академия Олбани для молодых людей предложила ему стипендию. Помимо курсов по натурфилософии и химии он изучал «Американский журнал науки и искусства» Силлимана, чтобы ознакомиться с современным состоянием науки. Благодаря своей преданности делу он получил поддержку конгрессмена Стивена Ван Ренсселера, который нанял его в качестве репетитора. Он также давал частные уроки юному Генри Джеймсу-старшему, богатому ребенку, который стал последователем Сведенборга и воспитал умное потомство, включая романиста Генри и психолога Уильяма Джеймсов.

Академия Олбани наняла Джозефа Генри по окончании учебы. С целью подготовки в июне 1826 года он провел две недели в близлежащем Вест-Пойнте, впитывая научную культуру и подружившись с Робертом Хэйром, химиком из Пенсильванского университета, и Джоном Торри, химиком и геологом, который впоследствии будет работать в Принстоне и возглавит Нью-Йоркский лицей. Генри потрясла их демонстрация недавно открытой взаимосвязи между электричеством и магнетизмом.

Вернувшись в Олбани, Генри начал серию экспериментов по электромагнетизму. Обучение работе с металлом наделило его навыками создания и модификации экспериментальных приборов и проведения различных исследований. В конце концов он сделал потрясающие открытия, включая явление магнитной индукции: движение магнита вблизи проводника создает электрическую силу, достаточно мощную, чтобы привести в движение иглу и, в конечном итоге, двигатель (не зная о том, что Майкл Фарадей сделал то же самое открытие годом раньше в Лондоне и мог претендовать на приоритет).

Генри сконструировал электромагниты такой силы, что они могли извлекать железо из руды. Он построил мощную батарею и аппарат для передачи электрических импульсов по проводу – доказательство концепции, которую Сэмюэл Морзе применит в телеграфе.