Вражеские самолеты сопровождали меня чуть ли не до самых крыш. Потом ушли. Глянул вниз — подо мной широкая улица. Людей на ней, как на базаре. Кричат, руками машут. Испанцы — народ экспансивный, до зрелищ падкий. А тут картина куда интереснее, чем бой быков на арене цирка.

Поджал я ноги, готовясь к приземлению, да так прямо на толпу и свалился. Люди, понятно, разбежались. Раненая нога не выдержала удара об асфальт, и я упал на бок. Меня тотчас же окружили люди. Галдят, думают, что разбился. Бережно подняли, усадили, но лямки парашюта расстегнуть не догадались. А мне дышать трудно, воздуха не хватает. Когда увидели, что нога у меня в крови, шум подняли еще больше. Что кричат — не пойму. Спасибо одна сеньорина, молоденькая такая, сорвала с головы цветастый платок, склонилась надо мной и начала перевязывать ногу. "Подождите! — кричу ей. — Комбинезон надо разрезать".

Догадалась, видно, попросила одного из мужчин стянуть с моей ноги сапог и разорвать штанину. Потом сама осторожно перевязала рану...

— Когда замешательство в толпе прошло, несколько дюжих мужчин подняли меня и на руках отнесли в госпиталь. Душевные люди эти испанцы. К нам они относились, как к родным братьям.

— А однажды, — продолжал Павел Васильевич, — ко мне в палату зашел важный и, видать, богатый испанец с переводчиком.

"Сеньор видел, — сказал переводчик, — как вы дрались над городом, как сбили два франкистских самолета. Он восторгается вашей отвагой".

Я кивком головы поблагодарил гостя, который не сводил с меня больших оливковых глаз. Время от времени он прикладывал руку к груди. Потом начал пылко о чем-то говорить. Когда кончил свою длинную речь, переводчик пояснил:

"Сеньор восхищен подвигами ваших соотечественников. Он говорит, что за свою историю русские не раз помогали другим народам в борьбе с врагами. Теперь вот они пришли на помощь трудящимся Испании".

"Вива русиа!" — воскликнул сеньор.

Затем он передал через переводчика, что в знак уважения дарит мне пароход апельсинов и лимонов.

"Целый пароход?" — удивился я.

"Да, пароход", — подтвердил переводчик.

"Передайте сеньору мое большое спасибо, — сказал я. — Но что я буду делать с такой уймой фруктов?"

"Как что? — удивился переводчик. — Это же целое состояние. Вы станете богатым человеком".

Я от души рассмеялся, но не стал разубеждать ни сеньора, ни переводчика.

— И что вы с этими фруктами сделали? — спросил я.

— Не стал обижать сеньора. Ведь он сделал подарок от души. Я обратился к нашим товарищам из посольства и попросил их обеспечить доставку фруктов испанским детям, эвакуированным в Советский Союз»{9}.

Позже, 3 января 1937 года, приехавший в гости журналист М. Кольцов поинтересовался у Рычагова обстоятельствами того боя:

«— А прыжок на мадридский бульвар — это вам как засчитано?

Лейтенант Паланкар, маленький, плотный, с озорными глазами, отвечает тихо и с лукавинкой:

— Как хотите, так и считайте. Конечно, с меня причитается разбитая машина. И я за нее отвечаю. И ведь, по правде говоря, и сам колебался, прыгать ли. Для хорошего бойца чести мало, если выпрыгнешь из самолета, пока его можно хоть как-нибудь пользовать. Это вот у итальянцев, у "фиатов", такая манера: только к их куче подойдешь, только обстреляешь — и уже хаос, дым, сплошные парашюты. А тут была большая драка, и мне перебили тросы. Машина совсем потеряла управление. Я все-таки пробовал ее спасти. Даже на двухстах пятидесяти метрах привстал, отвалился влево и старался как-нибудь держаться на боку. Но ничего не вышло. Тогда, метрах уже на восьмидесяти, решил бросить самолет. Если, думаю, буду жить, рассчитаюсь. Прыгнул — и несет меня прямо на крыши. А у меня голова хоть и крепкая, но не крепче мадридских каменных домов. Хорошо еще, что ветер в нашу сторону: при такой тесноте тебя может ветром посадить к фашистам. Опускаюсь и думаю: мыслимо ли быть таким счастливцем, чтобы, например, спрыгнуть на арену для боя быков... Конечно, таких случаев не бывает. Но вдруг подо мной обнаруживается бульвар Кастельяна. Тот самый, на котором я столько вздыхал по сеньоритам... Ну, прыгнул на тротуар. Самое страшное оказалось здесь. Меня мадридцы почти задушили от радости. Всю куртку изорвали. А за машину я понемногу рассчитываюсь и даже с процентами: четыре "хейнкеля" уже сбил, бог даст, собьем еще что-нибудь подходящее»{10}.

Представляя П.В. Рычагова к награде, командование отмечало: «Командуя эскадрильей И-15, руководил многочисленными воздушными боями и участвовал в них. Летчики его эскадрильи сбили около 40 вражеских самолетов, 6 из которых (пять истребителей, один бомбардировщик) сбиты им лично. П.В. Рычагов всегда всюду проявлял исключительное бесстрашие, выдержку и умение руководить боем, являясь замечательным примером для своих подчиненных»{11}.

31 декабря 1936 года Постановлением Центрального Исполнительного Комитета СССР 17 летчикам и танкистам Рабоче-Крестьянской Красной Армии за образцовое выполнение специальных и труднейших заданий Правительства по укреплению оборонной мощи Советского Союза и проявленный в этом деле героизм было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина. На следующий день, 1 января 1937 года, список военнослужащих был опубликован в газете «Правда». Под номером 5 в нем значился старший лейтенант Рычагов Павел Васильевич — командир авиационного звена Н-ской эскадрильи.

По состоянию на 7 января 1937 года в эскадрилье И-15 под командованием П.В. Рычагова осталось 15 самолетов из 25, имевшихся в начале ноября, и 16 летчиков, в т.ч. 5 испанцев.

6 февраля 1937 года Павел Рычагов был отозван в Советский Союз. К этому моменту на его личном счету (по неподтвержденным данным) числилось 15 сбитых самолетов. В испанском небе он успел налетать в общей сложности 105 часов.

17 февраля 1937 года Рычагов готовит на имя наркома обороны СССР 16-страничный доклад «Выводы из командировки». Он предлагает произвести модернизацию истребителя И-15: сделать убирающееся шасси, довести скорость до 420—430 км/ч, заменить «чайку» центропланом и вместо двух пулеметов винтовочного калибра поставить два крупнокалиберных пулемета. В результате этого, по мнению Рычагова, И-15 на ближайшие 3—5 лет «будет идеальным фронтовым истребителем». Начавшееся применение на самолетах радиостанций (на И-15 в Испании их не было) Рычаговым не рассматривается как существенная помощь пилоту во время воздушного боя. Он предлагает снять с самолета «лишние» приборы, чтобы они не мешали пилоту, оставив лишь набор, соответствующий истребителям Первой мировой войны.

Касаясь вопросов тактики, Рычагов указывает, что огромное значение имеет первый бой, — если его провести удачно, то и дальше все пойдет хорошо. В психологическом плане действительно так. Но это не означает, что в дальнейшем у летчика все будет только прекрасно. Это же мог понять и сам Рычагов, если бы вспомнил не первый воздушный бой 13 ноября 1936 года, когда погибли 2 советских летчика (Петр Пуртов и Карп Ковтун).