Когда они вошли, старший Грэхем уже скончался, и Грэхем сидел на стуле у кровати, все еще держа руку отца. Колфакс изъявил краткое соболезнование, взял из руки Ленокса шиллинг и удалился. Ленокс просидел с Грэхемом всю эту ночь, варя кофе и слушая, что он бормочет, а утром договорился о похоронах. Наконец, вечером он вернулся в Оксфорд.

Три дня спустя Грэхем появился. Мало-помалу выяснилось, что ему некуда деваться — дом принадлежал принцу. Ленокс увидел сокрушенность в его глазах.

— Ну, — сказал студент, — будете работать у моего отца. Все просто.

Вот так это произошло, и три месяца спустя, когда Ленокс переехал в Лондон, Грэхем его сопровождал. Они никогда не говорили об этой странной неделе, но она породила взаимную преданность, возможно, в Леноксе даже более сильную. Он чувствовал, что Грэхем оказал ему честь своим доверием.

Их отношения всегда оставались именно такими, какими им приличествует быть между двумя мужчинами их положения: дружественность без фамильярности, приятная непринужденность без чрезмерности. Вскоре после того, как Ленокс переехал в Лондон, ему подвернулось дело дома для престарелых, связанное с потерей неких важнейших правительственных документов, и в раскрытии этого преступления Грэхем сыграл небольшую, но важную роль, познакомившись с юной барышней в услужении у преступника и выведав у нее решающие факты.

С тех пор Ленокс начал прибегать к помощи Грэхема в своих расследованиях. Когда ее не требовалось, дворецкий занимался своими обычными обязанностями, но стоило его попросить, он неизменно отлично справлялся с возложенным на него поручением. Как лишний раз продемонстрировало это дело, он обладал магической способностью входить в доверие к словоохотливым горничным и лакеям.

Таковы были отношения между ними. Суть заключалась в том, что они знали друг друга более двадцати лет, и вместе прожили все главные события своих жизней, и хотя между ними всегда соблюдалась корректная дистанция, оба они по временам чувствовали, что следовало бы сломать барьер и быть тем, чем они истинно были друг для друга, если отбросить все соображения о ранге, сословии, деньгах и обычаях общества, а именно — друзьями.

К этому времени шел пятый час, и Ленокс уже посетил леди Джейн, и получил там свой чай и свою горячую булочку, и они уютно поговорили без малого шестьдесят минут. Он рассказал ей про обоих племянников Барнарда и добавил, что они подтверждают ее наихудшие подозрения касательно этого биологического вида, но не упомянул про сведения о Бартоломью Деке, полученные от Грэхема. Он решил оберечь ее от этого, если не окажется, что они существенны для дела, а он очень опасался, что так и произойдет.

Со своей стороны, леди Джейн рассказала ему, что побывала утром на похоронах девушки. И видела Грэхема, сказала она, но он ей только поклонился. Провожающих было мало, и плакал только Джеймс, жених Пру, сидевший на передней скамье. Леди Джейн не добавила, что сама тоже плакала, но Ленокс это знал и без всяких пояснений.

Пожалуй, было необычно, что она отправилась на похороны девушки — Ленокс не мог вспомнить ни одной женщины ее сословия, которая поступила бы так, но леди Джейн ведь попросту была необычной и в своих постоянных отказах от второго замужества, и в своей близкой дружбе с Леноксом, и в своей способности поступать так, как, по ее мнению, было правильно — даже если это означало отказ от второго завтрака с герцогиней ради того, чтобы присутствовать на похоронах горничной — и в то же время сохранять свое высочайшее положение в обществе. Просто она была такой. Ее сила заключалась в твердой последовательности ее поступков. Она никогда не уклонялась от того, что, по своему убеждению, должна была сделать.

Они довольно долго сидели рядом на розовой кушетке и разговаривали еще и о Джеке Сомсе, и о Ньютоне Даффе, и — с куда большим удовольствием — о сэре Эдмунде и его двух сыновьях. И Ленокс, и леди Джейн планировали вскоре поехать в деревню: Ленокс навестить Эдмунда, а леди Джейн навестить своего брата, который водворился в их семейное поместье — после смерти их отца несколько лет назад — в качестве графа Хотона. Они условились, что совместят свои поездки, хотя Ленокс, кроме того, хотел и поохотиться.

Он вышел из ее дома за несколько минут до пяти. Хотя день был долгим, холод его не пробирал — никакого сравнения с двумя прошлыми днями, — и он все еще сохранял немало энергии. Поэтому он сел в свою карету и велел кучеру ехать к «Быку и медведю».

Уму Ленокса было свойственно то качество, которым обладают многие великие умы — способность взвешивать одновременно несколько противоречивых идей, — и хотя до сих пор в этом расследовании для него пряталось что-то подавляющее, он принялся оценивать нюансы, возможные связи, пожалуй, существующие втайне в доме Барнарда. Пусть в начале этих размышлений Бартоломью Дек не играл никакой роли, Ленокс теперь допустил этого молодого человека в свои мысли как еще одну возможность. Это была идея, которую следовало либо отбросить, либо принять елико возможно скорее. Вот почему он поставил визит в это питейное заведение на первое место в своих планах.

Карета переехала через Темзу и, когда солнце закатилось, приблизилась к докам. Наконец она остановилась перед пустой пристанью напротив большого, хорошо освещенного кабака с изображением королевы, охраняемой по бокам быком и медведем, над дверью; из окон доносился веселый шум. Ленокс вылез из кареты и вошел внутрь.

Это было старое, кое-как построенное здание, и вывеска над стойкой слева сообщала: «„Бык и медведь“ уцелели в пожаре 1666». У стойки сидело несколько мужчин, в основном речники, которые с этих пристаней возили по Темзе желающих, высматривали сокровища, а в заключение дня пили. Позади стойки выстроились бочонки с элем. Последний в ряду был темнее и оповещал «Слабый» белыми буквами на боку. Теплое зальце заполняли стулья и столы, а на главном столе шла игра в девятикамешковый моррис. Тут подавали и кое-какую еду: Ленокс увидел, что молодая женщина у двери ест из тарелки, содержащей пикули, ветчину, хлеб, сыр, соус, капусту и яйца.

За стойкой молодой человек перетирал оловянные кружки, в которых подавалось пиво, и словно бы плакал.

— Пинту горького, пожалуйста, — сказал Ленокс и сел к стойке.

Молодой человек позади нее был красив, светловолос и в ответ на просьбу Ленокса взял одну из кружек, которые протирал, еще раз ее протер, наполнил до краев под краником бочонка и сказал «пенни, будьте добры», все время не переставая плакать. Если кто-нибудь из клиентов видел нечто странное в его поведении, они это никак не показывали, а уж тем более не упоминали вслух. Порой какая-нибудь молоденькая официанточка подскакивала к нему и чмокала в щеку, но это словно бы никак на него не действовало и лишь стесняло свободу его движений среди бочонков и краников.

Ленокс сказал мужчине слева от себя:

— Вы не знаете, почему он плачет?

— Грустит, — сказал тот.

— И как давно он плачет?

— Весь вечер.