— Ах ты, деревенщина! Ты же знаешь, я никогда не пью вина, — вскричал Иньиго.

— Никогда? А что ты сделал минуту назад, а? — возразил Доминго, который страшно волновался за приятеля, пока тот пропадал неизвестно где.

— Это чтобы восстановить силы! Тебе обидно, что ангелы выбрали меня, чтобы явиться предо мной, а не тебя. Ишь разобиделся!

— Ну ладно, хватит болтать, Иньиго! — раздраженно воскликнул Саласар. — Ты самого Иова можешь из себя вывести. Расскажи-ка лучше, что ты обнаружил.

— Отпечатки копыт лошадей и следы ног пятерых человек. Я смог ясно различить среди них следы Хуаны. Она выскочила из дома, споткнулась, упала на землю, поднялась и побежала в сторону моста. Думаю, у нее было что-то не в порядке с правой ногой, может, она хромала или что-то в этом роде, потому что через каждые два или три шага правая нога у нее подгибалась и она ставила боком стопу.

— А остальные следы? — поинтересовался брат Доминго. — Наверно, это четыре колдуна, гостившие у нее в доме. Загнали ее в угол, гнались, чтобы поймать, привязали камень к ноге, сбросили в реку и…

— Есть еще кое-что, — прервал его Иньиго. — Я также обнаружил следы задних ног козла.

— Козла? — удивился Саласар.

— Самца-козла, — прошептал Доминго де Сардо зловещим тоном. — Вот и окончательное доказательство. Сатана убил Хуану де Саури.

— Однако они были необычными, — Иньиго пустился в объяснения, увидев замешательство на лицах Саласара и Доминго, — то есть следы задних ног козла не были, строго говоря, следами. Иногда, когда они не находились в движении, они отпечатывались полностью, но во время движения волочились по земле. Кроме того, они шли строго параллельно человеческим следам, гораздо большим по размерам. А еще я обнаружил ногу козла-самца в доме.

— Сатанинские знаки, сатанинские знаки! Нет сомнения, я их узнаю! — воскликнул Доминго де Сардо, с озабоченным видом меряя шагами комнату.

— Я сунул ногу, которую обнаружил в доме, в котомку.

— У тебя не было никакой котомки, — с осуждением бросил Доминго. — Ты ее потерял?

— Я ее не терял, — растерянно произнес Иньиго. — Наверняка у меня ее отнял голубой ангел.

— А на что, по-твоему, голубому ангелу сдалась твоя котомка? — парировал Доминго.

— Не знаю, может, вещи складывать?

— Что складывать? Ореол, в котором будет спускаться на землю, чтобы предстать пред тобою? Думаешь, ангелам больше нечем заняться, как только воровать котомки у смертных?

— Это невыносимо. — Саласар выглядел крайне удрученным. — У тебя страшная рана на голове, Иньиго, помнишь, как ты ее себе нанес?

— Нет, — сказал он, поднеся руку к затылку и морщась от боли.

— Кроме того, твоя одежда вымазана каким-то жиром, знаешь, что это такое?

— Нет.

При каждом отрицательном ответе Иньиго Доминго все больше мрачнел.

— Не будем впадать в панику, — сказал Саласар примирительным тоном. — Я отдал твою одежду аптекарю. Он сумеет определить, что это за вещество.

— Крест! — вспомнил Иньиго. — Его я не клал в котомку! — Он нащупал на шее завязанный узелком кожаный ремешок, потянул за него и вытащил на свет деревянный крестик. — Вот он! Есть! Крест! — закричал он с нервным смешком. — Я нашел его на земле у моста.

Саласар схватил крест, не дожидаясь, пока Иньиго его снимет, и даже не дав ему времени встать со стула. Он чуть ли не волоком подтащил его к тому месту, где отпевали тело Хуаны, и там в присутствии большого скопления народа и невзирая на возмущенные взгляды падре Боррего Солано взял руку покойной и приложил крест к ране на ладони. Все было так, как он и предполагал: налицо было полное совпадение креста с отпечатком.

К этому времени большая часть жителей Сантэстебана уже перестала скрывать возмущение подозрительными методами сумасбродного инквизитора Саласара, а его неожиданный выход на сцену во время прощания с покойной окончательно убедил их в том, что у этого человека с головой не все в порядке. Как раз в тот день на отпевании собралось все селение. Тело женщины находилось в доме дочери Хуаны, и друзья, соседи и знакомые, даже те, кто не был близко с ней знаком, явились выразить свои соболезнования. Мужчины со скорбными лицами толпились в доме, тихо переговариваясь между собой и чувствуя, что они бессильны защитить матерей, жен и дочерей от подобного надругательства. Один из них предложил организовать ночной дозор: собрать группу молодых людей, вооружиться дубинами, мотыгами и факелами и расправиться со злодеями, чтобы отомстить за бедную Хуану. И даже если не удастся кого-либо поймать, это все же лучше, чем сидеть сложа руки и скрежетать зубами от бессилия, к тому же такое решение позволит выплеснуть накопленный гнев. Все согласились с этим мнением.

Что касается женщин, то они, обряженные во все черное, походили на стаю ворон. Вокруг соснового гроба с четырьмя огромными свечами по углам были расставлены стулья, на которых они сидели часами: молились, перебирая четки, плакали, потому что многим смерть Хуаны давала возможность поделиться собственным горем, не имевшим отношения к гибели женщины или к угрозе со стороны ведьм. Дочь покойной, наоборот, не выказывала никаких чувств, она молча смотрела в одну точку, застыв на стуле в одной позе, без слез и вздохов, даже когда приходской священник Боррего Солано пришел выразить ей свои соболезнования и взял за руку, понуждая подняться. Он подвел ее к открытой двери, чтобы она подышала свежим воздухом, в надежде, что она очнется, и при этом нашептывал ей на ухо, что ее мать, он-де уверен, уже предстала перед Господом.

К счастью, когда Саласар совершил свой торжественный выход на сцену, обхватив Иньиго за шею, оба находились уже за пределами дома, и им не привелось увидеть, как инквизитор взял покойную за руку, сравнил ее рану с деревянным крестом и выразил удовлетворение полным соответствием его с отпечатком.

Это происшествие чуть было не возвело Хуану в разряд мучениц, и после похорон женщины ее достоинства в глазах соседей приумножились многократно; все забыли о ее человеческих слабостях, и любой предмет, к которому ей случалось прикоснуться, тут же становился святыней. Соседи не ограничились тем, что оделись в черное: их балконы еще целую неделю были обвязаны черным крепом в знак траура, а еще они сделали себе повязки из кусочков одежды покойной и ставили за нее свечи в церкви, прося заступиться за них, жалких смертных, испытывавших на себе гнев самого дьявола, словно Хуана была святой.

Саласару пришлось иметь дело с неуравновешенным священником и перепуганными жителями, открыто выражавшими неверие в то, что его методы позволят освободиться от власти демонов. Дескать, этот инквизитор совсем не похож на своего предшественника, который посетил их пару лет назад. Тот, вне всяких сомнений, выглядел более кровожадным, что как раз и требуется для такого рода занятия. Не спрашивая ничьих советов, эти люди выставили из собственных домов всех колдунов, поверивших обещаниям эдикта, поскольку были убеждены в том, что именно они виноваты в смерти Хуаны и всех несчастьях, обрушившихся на их край.