женский, звонкий, капризный. Кирия, вроде бы ее зовут так. Девушка, которая нравится Лину.

Хорошо бы самого его не было поблизости. Я просто не выдержу, если он уже позволяет им так обращаться ко мне в своем присутствии. Как я устал от его попыток угодить всем, как устал от того, что он не знает, чего хочет, как устал от правды: мы хотим разного.

Кто-то бежит на меня сзади, я скорее чувствую, чем слышу: дрожь по всей спине. Одного движения хватает, чтобы сдернуть с пояса и нацепить перчатку, одного – чтобы выпустить когти, одного – чтобы вытянуть руку перед самым лицом неосторожного человека, на уровне круглых, как у теленка, карих глаз. Предупреждая. Не атакуя. Святое железо блестит холодной серостью и совсем слегка бликует красным. Оно лишено разума, в отличие от меча Орфо, но тоже способно на многое.

– Да-да? – тихо спрашиваю, рассматривая приятное квадратное, покрытое легкими темными веснушками лицо громилы Аколлуса. Пока он, подальше отстраняясь от когтей, взрывает носками обуви песок, я оглядываю и остальных. Смуглая, почти как игаптяне, Кирия с двумя тугими темными косами. Одинаково угловатые Гефу и Гофу – блондины, как и я, явно не без примеси физальской крови. – Чем я могу помочь вам… дети?

Это лишнее, знаю: Аколлус младше меня всего на год, Гефу и Гофу – на три года. Это несерьезно, я не обращаюсь подобным образом даже к Лину, с которым нас разделяет около четырех лет. И предсказуемо, они злятся. Подступают немного ближе все, кроме Аколлуса, который и так чересчур близко. Подступают с трех сторон. Я считаю до пяти. Выдыхаю.

– Куда идешь? – спрашивает Кирия, накручивая косу на палец. Она сочетает кокетство и брезгливость таким странным образом, что именно от нее хочется отойти подальше.

– Не к Лину, надеюсь, – бросает Гефу.

– К нему идем мы, – дополняет Гофу.

– Хорошо. – Я примирительно повожу плечами. – У меня другие дела.

Опускаю руку и продолжаю идти. Увы, они идут со мной, с четырех сторон: Кирия теперь скользит гибким призраком впереди, Гефу и Гофу вышагивают справа и слева, а Аколлус топает за спиной – последнее мне особенно не нравится. Они все молчат. Я не понимаю, чего от них ждать, и ждать ли. От нервов ладонь за перчаткой горит, но снимать ее – пока себе дороже. Жаль, нет кнута; в случае чего будет сложно. Я даже не втягиваю когтей.

– Эй, гаситель, – окликают меня снова. Гефу. Я отличаю его по родинке на правой щеке.

Не реагирую. Если они не привыкнут звать меня по имени сейчас, боюсь, этого не произойдет никогда. А впереди у нас, похоже, очень долгий путь вместе, куда длиннее дороги к замку. Дождь усиливается, капли бегут по лицу. Я бездумно слизываю их с губ.

Я гаситель, которого закон поставил ниже прочих демосов. Я физалец, чьи соотечественники оставили этих ребят сиротами. И я друг их короля, совершенно не нужный им друг. Более того, моя дружба – дружба врага – «детей героев» глубоко оскорбляет. В чем-то я даже мог бы им посочувствовать. Если бы Гирия не была виновата в своих бедах сама.

Мы никогда не дрались, даже не ссорились – просто по возможности избегали друг друга. Я видел, каким цельным и взрослым чувствует себя Лин в этой компании, видел, как исчезают его давняя замкнутость и скорбь. Лин больше не думает о матери так часто и болезненно. Лин уже точно не начнет принимать какую-нибудь дрянь. Лин становится сильнее, таким и должен быть король. Поэтому я не отказывался заплатить эту цену – остаться для него в прошлом. Он уже не тот потерянный мальчишка, который так же сильно, как Орфо, нуждается в помощи. У него всегда был иной путь, и на самом деле я это чувствовал. Таково правило: путь короля отличен от пути других смертных. И чем раньше любящие короля признают это, тем будет лучше всем.

Но эти ребята хотят идти с королем всюду. И оттеснить даже тех, кто готов оставаться далеко за спиной.

– Лин тут кое-что нам рассказал о тебе, – тихо говорит Кирия. Она обернулась через плечо, ее ослепительная улыбка блестит в карминовой оправе тонких губ. Влажная коса темнеет на полуголой спине. – Стало интересно, правда это или нет. Можно спросить?

Я молчу. Ее тон мирный и даже приветливый, никто из этих четверых не смеется, я не замечаю переглядок. Нет, они все просто шагают по песку, держась на каком-никаком расстоянии. Я смаргиваю дождь с ресниц. Подумав, все-таки киваю: может, это жест мира? Может, это маленький дипломатический ход, связанный с тем, что они поняли: от Лина и Орфо я никуда не денусь и меня придется терпеть как равного? Я на многое закрою глаза, если это так. Мне важно, чтобы в замке не было грызни, тем более я не желаю быть ее причиной. Я гаситель. И довольно давно понял: это… призвание, видимо, касается не только волшебства. Боги ничего об этом не говорили. Но некоторые правила приходится домысливать самостоятельно.

– Спрашивайте, – произношу я вслух. – Постараюсь ответить.

Гефу издает странный звук, будто фыркает. Я понимаю, что это с трудом сдерживаемый смех, только когда слышу все тот же медовый, приветливый голос Кирии:

– Это правда, что твой бывший хозяин тебя трахал?

Близнецы хохочут уже хором. Я медленно останавливаюсь. Все они – тоже.

– Повтори, – прошу очень тихо, не сводя с Кирии глаз. Я ничего не чувствую, кроме легкой тошноты и холодка по спине. И это меня пугает. Будто что-то во мне слишком давно мертво.

– Тра-хал, – повторяет она по слогам только последнее слово. И тоже заливается хохотом.

Я ничего не чувствую. Все еще ничего. Медленно поднимаю свободную руку и все же провожу по своей шее, там, где уже не осталось никаких следов.

Хозяин. Все эти годы мне жилось так хорошо здесь, что я даже почти забыл второй смысл слова. Хозяином был для меня король Плиниус III, из-за него шесть омерзительных букв превратились во вполне нейтральное обозначение демоса. Демоса, отмеченного домиком на огромном смуглом запястье. Демоса, неотрывного от рокочущего голоса, темных вислых усов и… деликатности, которая удивительным образом сочеталась с этим огромным телом и этой огромной властью.

«Знаешь, что я думаю, Эвер? Нет худа без добра».

«Эвер, мне стыдно за тот выбор, который сделала моя жена, но я не мог ей помешать, ты сам знаешь, как все устроено».

«И все-таки, Эвер, родина твоя новая тоже ничего, правда? Я же вижу, тебе тут нравится».

«Я