Наследник повел Маркела за собой, не выпуская его руки.

У дверей Трехглазый оглянулся – и стало не по себе.

Сзади выстроилось препышное шествие. Впереди переваливался с боку на бок владетель державы, с ним рядом плыла такая же дородная женища в парчовом платье (не иначе сама царица Евдокия Лукьяновна), а за ними, толпой, следовали боярыни с боярышнями: головные убрусы у них были алы, желты, сини, малиновы, лазоревы, изумрудны – в глазах зарябило. Сбоку, в приличном отдалении от женства, покачивая длинными рукавами шуб, шли двое мужей. Один был Степан Матвеевич, бодрительно кивнувший. В другом Маркел признал наибольшего государева боярина, грозного Ивана Борисовича Черкасского. Этот показал кулак.

А ну вас всех, подумал Трехглазый, отворачиваясь.

В опочивальню вошли вдвоем с царевичем. Даже государя Маркел почтительнейше попросил остаться на пороге.

Комната была, будто драгоценная шкатулка – истинное любование. Синь потолок расписан облаками и ангелами, над ложем шелковый шатерчик, пол в турских коврах, а у стен рядами всякие игрушки. Но более всего Трехглазого поразил потешный терем-теремок искусной деревянной работы. Был он изукрашен картинками, резными крылечками, настоящими стеклянными оконцами, увенчан башенками – а сам не выше двух аршин.

– Здесь Отрадушка ночевала, – стал объяснять Алексей Михайлович. – Вишь, как оно устроено? Через сию дверку малую я ее почивать провожаю. Там внутри три горенки, в глубине спаленка. Я утром Отраду уговариваю выйти доброй волей. Иной раз по получасу и дольше.

– А крючок на двери зачем?

– Запирал я ее на ночь. Чтоб по дому не бродила.

– Вчера утром, когда твое высочество Отраду звал, крючок заперт был?

– В том и дело, что заперт. Не могла она сама выйти. Я ж тебе толкую: колдовство!

Маркел на четвереньках поползал вокруг домика. Окошки были тоже закрыты. Труба мала даже для кошки. Сунул руку в дверь, пошарил. Нет, до кошачьей спальни не достать. Внутрь тоже не втиснешься.

В самом деле диковинно. Сбежать не сбежала, вытащить ее тоже не могли…

Вынув из кармана мерный складень, Трехглазый замерил проем. Ширина восемь вершков, высота – двенадцать.

Снизу широко раскрытыми глазами смотрел царевич, ждал чуда. В дверях пузом вперед стоял царь-государь, у него из-за плеч выглядывали остальные.

– А есть у твоего высочества товарищи, с кем играть?

– Есть. Ваня Голицын, Артамоша Матвеев, Николка Стрешнев. Во дворце живут.

– Доставить сюда, – повернулся Маркел к двери.

Государь крикнул:

– Товарищей царевича сюда! Живо!

Голоса подхватили, зашумели, донесся удаляющийся топот множества ног.

Подумав еще немного, Трехглазый спросил:

– А с государынями царевнами, твоими сестрами, играешь ли?

– На что они мне? – наморщил нос наследник. – Иринка с Анкой дуры, а Татьянка еще малая.

– Однако ж Отраду ты им показывал?

– Показывал, но гладить не давал. Вот еще!

Маркел снова сказал через плечо:

– А и царевен бы позвать.

Там заголосили:

– Царевен! Царевен!

Опять побежали.

Страшно Маркелу уже не было. Он расхаживал по царевичевой спальне, сопровождаемый многими взглядами, сам собою гордый.

Думал: может, головы я и не сношу, но сей час я главный человек во всей православной державе. Сам царь у меня на посылках. Повелел – боярыни бегают, царевен ко мне волокут. За такое и головы не жалко.

Первыми доставили трех перепуганных отроков. Втолкнули в комнату, велели встать в ряд. Но Маркел на них, замерших от ужаса, коротко глянул – махнул рукой: уведите.

Через малое время запустили царевен, Ирину Михайловну и Анну Михайловну. Первая была уже почти дева, вторая наследнику погодница – длинная, похожая на жеребенка.

– Нет, не то, – сказал Трехглазый, смерив Анну Михайловну взглядом. – Младшая царевна где?

– Здесь, сударь. Почивала, разбудили.

Придворная мамка ввела за руку девчушку лет четырех, после сна хмурую, толстая щечка намята подушкой.

Вот ею, пресветлой царевной Татьяной Михайловной, расследователь заинтересовался.

Присел на корточки, приложил к плечикам складень. Семь с половиной. Пролезла бы.

Мамка испуганно прижала к себе девочку.

– Чего это он, батюшка государь?

Царь на дуру прикрикнул:

– Так надо. Не перечь!

Царевна начала выгибать губки, готовясь разреветься.

– Ладушки-ладушки, где были – у бабушки, – запел Маркел, выставляя вперед ладони.

Подняла ладошки и ее высочество – разок хлопнулись. Однако ручки были слишком тонки, такие кошку не удержали бы, да и сама царевна совсем еще кроха.

Трехглазый со вздохом распрямился.

– Уводите царевен. А иные малые дети, гостебные, у царевича бывают?

– Господь с тобой. – Мамка подняла Татьяну Михайловну на руки. – От пришлых может быть хворь. Здесь только свои, наперечет. Ты всех видал.

Шея в нехорошем месте снова зачесалась, но Маркел страх в себя не впустил.

Он пошел кругом по опочивальне, медленно, сопровождаемый многими взглядами.

– Ну что? – не выдержал долгой тишины самодержец. – Куда она отсюда делась?

– Молебен надо большой. С патриархом. – Это молвила царица, со слезным трепетанием. – Нечистый тут наозоровал.

А царевич стоял молча и просто смотрел на Маркела с надеждой.

Трехглазый ему успокоительно кивнул, а помазаннику ответил:

– Мне бы по палатам походить. Одному, без присмотра. Дозволь, твое величество. Я недолго.

– Иди куда хочешь. Эй, передайте страже – чтоб всюду пускали!

Поклонился Маркел царю, царице, царевичу, протиснулся меж притихших боярынь с боярышнями, вернулся назад, в залу.

Там остались только служанки, да затейники, что давеча пытались развлечь наследника.

Поискав глазами, Трехглазый подошел к карлику с карлицей. Сначала померил складнем мужичка – оказался велик. Карлица пискнула, когда сильная рука легла на ее тонкое плечико. Была она еще девчоночка, оттого вдвое меньше напарника.

– Ну-ка отбрызните, – сказал Трехглазый шутам с шутихами.