благословение высшего иерарха — епископа Коломенского, заместителя митрополита, и отправился, "яко овца посреди волк", в опасную и дикую страну. Он, вероятно, имел возможность в своем миссионерском деле заручиться помощью московской администрации, тех "тивунов, доводчиков и приставов", на насилия которых ему горько жаловался языческий волхв. Но эта московская помощь как раз могла бы скомпрометировать успехи его проповеди: "От Москвы может би добро быти нам? Не оттуда ли нам тяжести быша, и дани тяжкие и насильства?" Вот почему Стефан предпочитает идти в пермскую землю один или с немногими спутниками. Его миссионерские успехи и испытания зарисованы в ряде сцен с натуры, не лишенных юмора и прекрасно характеризующих наивное, но природно доброе зырянское мировоззрение. Сначала мы видим Стефана в небольшом кругу уже крещенных учеников. Они приходят к нему, рассаживаются и задают вопросы. Но иногда приходят и некрещеные. Эти его не любят: они становятся вокруг с "ослопами", помышляют его убить или, собрав сухой соломы, "творят запаление рабу Божию". Впоследствии Стефан сам переходит в наступление и начинает разрушать их идолы и кумирни. Когда он сжег их "нарочитую кумирню", собралось множество зарян с кольями и топорами. Стефан проповедует им, сам уже готовясь к смерти. Но никто не решается напасть на него. Обаяние его личности могло покорить детские сердца. Но и природная кротость этого народа рисуется с большой яркостью. Сами зыряне так объясняют невозможность поднять руку на московского миссионера: "Обычай лих имать не творить начало бою", — а первыми напасть у них не хватает Духу.

Разрушение кумирен было практическим доказательством бессилия языческих богов. То были простые избы, увешанные шкурами дорогих зверей в виде приношений богам. Стефан рубил "обухом в лоб" идола и, расколов па мелкие щепки, сжигал вместе со всем пушным богатством: не хотел брать себе "части неприязненной" (то есть бесовской).

Положительной пропаганде христианства должна была служить построенная в Усть-Выме, главном зырянском селении, церковь во имя Благовещения. Стефан украсил ее всяким украшением, "яко невесту добру": церковную утварь он привез из Москвы. Сюда "частили" и некрещеные, не для молитвы, а подивиться "красоте и доброте зданья церковного". Это была настоящая проповедь красотой. Зыряне были зачарованы, как не когда послы Владимира в Цареградской Святой Софии.

Красотой привлекались язычники. Для крещеных Стефан предлагал разумное понимание веры. Всех крещеных, взрослых и детей, он заставлял учить изобретенную им грамоту и читать Часослов, Осмогласник, Псалтырь и "прочие книги". В зависимости от успехов он поставлял (получив епископский сан в Москве в 1379 г.) кого в попы, кого в дьяконы, чтецы и певцы: "И писать научая их пермские книги, и сам помогая им". Так вместе с Христовой верой в стране совершенно дикой зажигается очаг христианской культуры. Ученый Стефан несет свою науку и в глушь первобытных лесов.

Самый драматический момент жития св. Стефана представляет его прение с языческим волхвом Памом, где особенно живописно рисуется контраст наивной пермяцкой веры в столкновении с библейской ученостью миссионера. Этот Пам, или, вернее, приспособляющийся к народному уровню и языку Епифаний, в русском песенном складе причитает о долге хранить древние обычаи: "Отеческих богов не оставливайте и жертв и треб их не забывайте, давния веры не пометывайте…" Москва с ее новой верой и ее миссионер получают нелестную характеристику, нам уже известную. Преимущества старой веры над христианством доказываются и положительными тремя аргументами. Во-первых, "у христиан един Бог, а у нас мнози бози, мнози поспешницы, мнози поборницы", — явное преимущество, особенно сказывающееся на охоте. Во-вторых, "у нас един человек, или сам-друг… исходит на брань с медведем…", а у христиан по сту, по двести человек, да и то иногда возвращаются с охоты без медведя. Третье преимущество, несколько таинственное, заключается в том, что "вести у нас вскоре бывают": все, что ни случится "на дальней стране, на девятой земле", в тот же день и час у нас известно — вероятно, указание на магическое ясновидение волхвов.

Какую силу могли иметь против этих доводов убеждения св. Стефана от божественных писаний? Прелись весь день и всю ночь, не ели и не пили, и без всякой пользы — "аки на воду сеяв". Тогда Стефан предлагает испытание огнем и водою: пройти сквозь костер и броситься в прорубь. Волхв имел неосторожность согласиться. Но когда обложили уже огнем крайнюю хижину и святой взял за руку Пама, чтобы вместе идти на суд Божий, старый колдун не выдержал: "Аз не навыкох преобидети огонь и воду"; он предполагал, что Стефан научился этому особому виду колдовства у своего отца. Народ уже готов убить побежденного вождя, который еще вчера имел неограниченное влияние по всей Пермской земле. Но Стефан отпускает его, обрекая на изгнание и на отлучение из среды новокрещеного народа.

Победа над Памом, очевидно, является венцом миссионерских подвигов св. Стефана. Его биограф, к сожалению, не следит за ростом церковной организации в новом крае. Местное предание знает много церквей и монастырей, основаных при Стефане. Сохраняются и иконы, писанные его рукою: он был и художник. Усть-Вымь сделалась кафедральным городом новой епархии, которая еще не распространялась при Стефане и на Великую, то есть прикамскую Пермь. Необходимые средства и сотрудников епископ-миссионер получал как из родного Устюга, так и из отдаленных Москвы и Новгорода. В соперничестве Москвы и Новгорода за Двинскую землю Стефан, очевидно, не становился ни на чью сторону. Из летописи известно, что он предпринял путешествие в далекий Новгород, прося заступничества у властей новгородских от набегов вольницы, "ушкуйников", обижавших мирных пермяков. В Новгороде его приняли почтительно и дали нужные грамоты. Во время неурожая он закупал хлеб в Вологде и раздавал своей голодающей пастве. Теснее всего он, конечно, связан с Москвой. В Москве он бывал нередко, и по делам епархии, и по вызову митрополита для участия в общецерковных делах (Собор 1390 г.). В Москве он и скончался во время одной из своих поездок, тихо уснув, без страданий, 26 апреля 1396 г. Там же и схоронили его в кремлевском монастыре Спаса-на-Бору.

Житие св. Стефана заканчивается длинным "плачем" пермских людей, пермской Церкви и самого автора, Епифания. Мы уже говорили, что одной из особенностей этого жития является отсутствие типично аскетических подвигов и поучений — вплоть до самой кончины святого. Культурно-миссионерский труд, связанный с делом любви, покрывает все. Особенный интерес представляет попытка Епифания оправдать смелое деяние Стефана: основание национальной пермской Церкви с зырянским богослужением и письменностью. Материалами для историко-философских размышлений Епифания служат пролог Нестора к житию Бориса и Глеба и повесть болгарского черноризца Храбра "о письменах".