Игрища в «умруна» («в смерть» и т. п.) — одно из архаичнейших явлений не только ряжения восточных славян, но и европейского карнавала в целом. Одним же из самых архаических элементов оформления внешнего облика главного действующего лица их является как сама личина на его лице, так и ее форма. Как известно, чем более архаично явление культуры, тем меньше, как правило, о нем сведений в источниках. И если об архаических формах игрищ в «умруна» свидетельства в источниках малочисленны, отрывочны и скупы, то о личине на лице его — еще скупее и малочисленное и сводятся по преимуществу лишь к упоминанию о надевавшейся на лицо маске. Сведения о личинах содержит приведенное выше описание игрища в ветлужских деревнях: «…одевают личину (маску), неприглядную, деревянную, долбленую (или из бересты), страшную». Маска — личина на «у мру не» — вызывает ассоциации с выставлявшейся в окне деревянной долбленой личиной с торчащими изо рта зубами из брюквы или картошки и насаженным свекольным носом на Святках у заволжских старообрядцев, с одной стороны, и антропоморфной куклой-крестом из лучины, обмотанной шерстью, ставившейся в красном углу или на воротах в Галиции, с другой. Относительно этих кукол в виде антропоморфного креста к тому, что уже было сказано о связи их со знаковыми формами ритуала отправления легатов в обожествленный Космос, следует отметить еще два существенных обстоятельства. Столь далеко зашедшая степень стилизации антропоморфного атрибута языческого ритуального действа свидетельствует о длительности процесса трансформации его в истории традиции. Сведение изображения антропоморфной фигуры к кресту говорит о сохранности основной символической сущности древнего языческого действа — направленности в обожествленный Космос (крест — космический символ, знак вечной жизни), во-первых, и слиянии языческого действа с христианской обрядностью, во-вторых. По существу, этот обычай идентичен другой пережиточной форме ритуала отправления легата к обожествленным предкам: крещенскому бросанию в водоем и доставанню оттуда креста, характерному для южных славян. Еще существеннее другое обстоятельство: обычай выставления антропоморфного изображения в красном углу или на воротах известен из Галиции, и оттуда же происходит самый полный по отражению архаических элементов ритуала вариант преданий об общественном отказе от обычая умерщвления стариков и почете мудрому старцу, возвращенному обществу, на протяжении всей оставшейся ему жизни как самому авторитетному наставнику в управлении обществом.

Выставление антропоморфной фигуры на воротах или в красном углу и выставление личины в окне — явления одного порядка. Они являются знаковым выражением языческого ритуала проводов в «иной мир», отображающим происшедшую замену живого «легата» изображением его. Иначе говоря, здесь налицо антропоморфное изображение как атрибут изжившего себя языческого ритуала, приобретающего в традиционной обрядности знаковые формы выражения функциональной сущности древнего обрядового действа. Личина же, выставленная в окне, в свою очередь, идентична личине на лице «умруна» (напомним о словообразовании: «личина» — от «лицо»). Таким образом, и личина, выставленная в окне, и личина на главном действующем лице драматизированно-игрового действа имеют одинаковое назначение: определение основной символической сущности ритуального действа. В выставлении личины в окне (как и антропоморфной куклы на воротах или в красном углу) мы имеем дело с типологическим явлением в истории ритуалов: заменой целого его частью, наиболее явственно отображающей сущность изображаемого предмета. Личина в окне выражает прошлые ритуальные действа, связанные с проводами достигшего грани своей земной жизни хозяина дома более явственно, нежели стилизованное антропоморфное изображение, и является более архаической ступенью в процессе трансформации одного и того же языческого ритуального действа в драматизированно-игровое, т. е. по стадиальному уровню трансформации явления стоит ближе к самому отображаемому явлению. Все это приводит к заключению о том, что именно личина является основным атрибутом оформления внешнего образа ряженого, выражающим знаковую сущность основного персонажа драматизированно-игрового действа.

И здесь мы снова сталкиваемся с соответствиями в традиционной календарной обрядности и в обрядности похоронной. Закрывание лица умершего — общеизвестное явление похоронной обрядности. Известно также, что маска на лице умершего — явление более архаическое, чем накрытое лицо покойника. В данном случае нелишним представляется напомнить о ветлужских игрищах в «смерть», где лицо главного персонажа закрывалось или долбленой, или берестяной маской; либо платком. И если сведения о личинах на «умруне» встречаются чрезвычайно редко, то закрытое лицо у него — характерная деталь оформления образа.

Отсюда вытекает вопрос о соотношении погребальных и карнавальных масок с ритуалом проводов в «иной мир».

Маска имеет истоки в столь отдаленной древности, что полной ясности относительно генетических корней ее нет до сих пор. Для нас важно положение специалистов, занимавшихся исследованием генезиса антропоморфной маски: она возникла в обрядности, связанной с культом предков, как знак принадлежности к «иному миру». Понятие «маска» у многих народов равнозначно понятию «предок», «изображение мертвого», «смерть».

Маска на лице умершего известна еще у шумеров. Прежде всего здесь встает в памяти «шумерская Нефертити». «Наибольшее восхищение вызывает так называемая Дама из Урука… Это пленительно-прекрасное лицо поражает каким-то необыкновенным спокойствием и задумчивой сосредоточенностью. Под резко очерченными глубокой бороздой бровями две огромные сливовидные глазные впадины, некогда заполненные перламутром, остатки которого сохранились в одной из них. В молчании сомкнуты тонкие губы, но маска… таинственное лицо, созданное пять тысяч лет назад… с его едва уловимой и все же каким-то образом переданной художником улыбкой, с его как бы отсутствующим, но вместе с тем проникновенным взглядом, несмотря на то что глазные впадины пусты… поведало мне… о человеческой душе. В этом куске алебастра воплотилось торжество жизни и нетленной красоты над всем, что бренно и преходяще». И если назначение этой маски до сих пор вызывает полемику — предназначалась ли она для погребальных или других торжественных ритуальных церемоний или для статуи, то классический образец погребальных масок представляют собой золотые маски египетских фараонов как знак приобщения к миру богов и обожествленных предков.

Антропоморфные маски, как погребальные, так и карнавальные, столь широко распространены и во времени, и в пространстве ойкумены и занимают такое место в специальной литературе, что даже общий обзор ее составляет предмет специального историографического исследования. Здесь же важно выделить славянские данные и данные близких к славянскому миру народностей, имевших со славянами тесные соприкосновения.

К кожаной маске, найденной в Древнем Новгороде в начале блистательных раскопок этого города, прибавилось на протяжении их еще несколько. Найдена маска и при раскопках Старой Руссы. Определяются они как скоморошьи, так как по местонахождению их ничего нельзя сказать более определенного. К этому предположению, вполне вероятному, можно добавить, что в средневековом Новгороде они могли быть принадлежностью не только скоморохов, а и представителей разных слоев тогдашнего общества в игрищах ряженых, тем более что для европейского Средневековья употребление масок характерно и в мистериальных представлениях, и в сценках, изображающих «дьяволов» вообще (diaberies). Принимая во внимание, что для оформления образа «умруна» в ряжении маска характерна, по имеющимся в нашем распоряжении данным, и для Новгородской, и для Вологодской областей, и для примыкающих к ним местностей севера Ленинградской области, а также и устойчивую сохранность пережиточных форм ритуала проводов на «тот свет» в бывших Вологодской и Новгородской губерниях, можно думать, что найденные в средневековом Новгороде и Старой Руссе маски могут быть свидетельством употребления их в ритуальных целях и в ритуале проводов на «тот свет» в рудиментарных и знаковых формах его.