У консьержа я реквизировал газовый пистолет системы «вальтер», все личные деньги (чтоб злее был) и наручники с комплектом ключей к ним.

Впрочем, наручники я не совсем чтобы реквизировал. Я оставил одно кольцо на запястье консьержа, другое на трубе отопления. Парень очухается минутки через три, надеюсь, вызовет милицию. Если сам не вызовет, то его хозяева из охранной фирмы, стерегущей сей престижный домик, непременно перестрахуются, выкажут рвение.

А для пущего драматизма вскоре должна появиться госпожа Могилатова, бьющаяся в истерике, как ей и велено.

Что ж, хочется верить, что милиция меня просчитает быстро и начнет искать. Последнее будет происходить из ряда вон вяло, однако это лучше, чем никак. Очень надеюсь, славные органы внутренних дел все же хоть чем-то сумеют досадить другим бравым сыскарям, коллегам покойного Пал Палыча.

Успели, интересно, пособники космических террористов обложить мое жилье согласно прописке? Если еще нет, то через пару часов сделают это непременно. Было бы здорово, явись менты по тому же адресу. Ну, если не менты, то ребятки из вышеупомянутой охранной фирмы хотя бы. Газовый пистолет как-никак зарегистрирован. Его вернуть бы надо. Да и за борзость в отношении своего сотрудника не грех бы меня наказать.

И уж кто точно меня пасет возле родного дома, так это Скелет. Само собой, не самолично, «шестерок» выставил с заточками, велел мочить моментально – и ждет.

Ну-ну, жди меня, родной, скоро я объявлюсь. Необычайно живой, здоровый и злой.

Ой! Чуть не забыл! Есть же еще ребята, опустившие в почтовый ящик судьбоносную открытку! Они ведь тоже меня пасут! Итого при хорошем раскладе набирается пять заинтересованных во встрече с Семеном Андреевичем контор. Нормальный ход!..

…Как должен чувствовать себя прилично одетый мужчина, оказавшийся холодным осенним утром в центре города без теплого пальто? Неуютно. И очень приметно. Если только мужчина без машины.

Я тормознул вполне приличную черную «Волгу». После недолгих торгов с шофером мы сошлись на том, что за сто долларов он полностью в моем распоряжении вплоть до двенадцати часов дня.

Первым делом я возжелал позвонить по телефону. Шофер добыл для меня горсть жетонов и высадил поблизости от уличного таксофона. Как он уверял, работающего.

Акулов взял трубку после второго гудка.

– Алло, слушаю.

– Что ж ты, сука, меня подставил?

– Кто говорит?

– Бультерьер.

– Сема, в чем дело, я…

– Молчи, сука, и слушай! Ты, рыба, не жилец, понял?

– Семен, я…

– Я сказал «молчи». Ты не жилец, если сейчас же толково не расскажешь все о Пал Палыче, понял?

– Клянусь, ничего о нем не знаю, Сема!

– Тогда извини, Акула, ты труп.

– Но, Сема, падлой буду, не врубаюсь, чего ты на меня наехал, в натуре!

– Ай как мы заговорили! Ай как по фене заботали складно! Под авторитет косишь, гнида.

– Остынь, Сема! Сам должен понимать – в одних делах я авторитет, в других – «шестерка». Если ты вляпался, расскажи, во что. Смогу – помогу, не смогу – режь меня, может, и полегчает тебе от этого, а может, и нет.

– Гут! Я тебе все расскажу, Акула, только учти, ты сам согласился слушать. Соображаешь, о чем я?

– Не пугай пуганого. Трави, я весь твой.

– О’кей, Акула, слушай…

Я конспективно рассказал Акулову о вдове с секретного объекта, о террористической акции и о миллионе долларов. Не вдаваясь в подробности, поведал о своем побеге, умудрился обойти тему «живых и мертвых». Как я ушел и почему – для Акулова осталось загадкой. Убежал, и все.

Акулов слушал внимательно, не перебивая. Когда я закончил, он, выдержав паузу, спросил устало:

– Ты понимаешь, что спас мне жизнь?

– Нет, не понимаю.

– Пацан! При любом раскладе меня должны убрать, раз все так серьезно. Хотя бы потому, что я знакомил тебя с этим Пал Палычем. Грохнут на всякий случай, долго ли…

– Резонно, Акула, я почти что тебе верю.

– Да брось ты! Верит он, мать вашу, видите ли, почти! Нам с тобой, Семен Андреич, нужно срочно встретиться и крепко подумать, как выпутываться будем. Ты где сейчас?

– Далековато, на окраине.

– Немедленно приезжай в клуб. Я там буду через час, не позже.

– Немедленно не получится. Нужно смотаться в одно место.

– Не вздумай домой соваться!

– Не мальчик, понимаю. Но то место, куда я еду, чистое. У меня там кое-какие делишки…

– Брось, Сема! Не рискуй. Если с деньгами или документами напряги – я помогу, обещаю.

– Я все понял, Акула. Жди в клубе, буду звонить.

– Но ты приедешь?

– Жди, я позвоню.

Я повесил трубку, вернулся к поджидающей меня черной «Волге».

– Долго вы, – констатировал шофер, заводя мотор. – Куда теперь?

– В ближайшую парикмахерскую.

Увлекательный у нас с Акуловым разговор получился! Будто и не Акула, а другой человек со мной говорил. Лексика другая, манера строить предложения, даже тембр голоса непривычный. Прекрасный актер Акулов, загубленный талант. Константин Сергеич Станиславский на моем месте непременно разрыдался бы, восклицая сквозь слезы: «Верю! Верю!»

«Волга» припарковалась возле неказистой, заштатной парикмахерской.

В «Салоне причесок» я оказался первым посетителем. Зевающая полная дама с бородавкой на носу вымыла мою потную голову, коротко подстригла и, главное, начисто выбрила ощетинившиеся щеки, шею и подбородок.

После парикмахерской я распорядился отвезти меня к ЦУМу. До открытия универмага оставалось еще сорок минут. Я уединился в прозрачной полусфере таксофона и набрал номер Кольки Малышева.

– Да, слушаю, – ответила трубка голосом Николая.

– Привет, мастер!

– Семен!!! Ну, знаешь! Ты знаешь, знаешь, ты кто?

– Хорош психовать, Николай. Мне нужен выход на Скелета.

Однако мне пришлось все-таки выслушать десятиминутный монолог, изобилующий эпитетами и сравнениями. Николай обзывал меня столь витиевато, что я, признаться откровенно, даже позавидовал его фантазии, образному мышлению и знанию как русского, так и зарубежного фольклора.

Спустив пары, Коля на диво складно и коротко описал события, последовавшие за моим показательным выступлением в окрестностях и под сводами родного спортивно-оздоровительного клуба «Дао».

Урки приходили в себя довольно долго. Были они подавленны и злы. Каждый обещал совершить со мной развратные действия, а господин Скелет заявил, что готов добровольно стать жертвой изнасилования негодными средствами в случае, если самолично меня не изрежет ломтями в течение ближайших нескольких дней.