мертвеца от лисиц и волков, мальчик объявил об окончании дела. Однако Ацур заставил его удлинить, расширить и углубить могилу по размерам тела Петра.

Когда вслед за полтесками в заросли ушли уже все стребляне а за ними и бурундеи, а кривичи, ведя с собой проводника, заложников и вьючных лошадей с добычей и припасами, тоже двинулись за ними, викинги собрались около могилы. Туда осторожно положили тело христианина.

— Я знаю, что вы все озадачены произошедшим, — обратился к ним Гелга, стоящий сейчас с помощью костылей из веток, — многие из нас без раздумий пожертвовали бы жизнью, спасая конунга в бою, но убить себя уже над мёртвым телом, во имя его воскрешения, не решится никто.

— Что мы, наложницы и жёны, чтобы за мужем идти на костёр? — угрюмо сказал Вольквин, пожимая огромными плечами, — как при этом попасть Вальгаллу?

— Это точно, самоубийц Один к себе не возьмёт, — согласился стоящий рядом с ним Бирг, — для викинга это не путь, это для грека путь.

— Он это сделал из-за любви к своему богу, научившему любить всех людей, — многозначительно произнёс Рагдай, — эта любовь распространилась в его представлении и на конунга Вишену Стреблянина и на Ясельду, княжну и хозяйку этого грека в Новгороде-на-Волхове. Напомню, что их всех силой увёз Стовов из города их отца, князя словен и кривичей, Водополка Тёмного, несмотря на договор о мире. В Новогороде грек учил грамоте княжон и писал рифмованную историю рода Водополка от основания Гнезда-на-Смолке до основания Руссы, Ладоги и Новогорода. Он был скальдом Водополка, не хуже, чем скальд Стромм для Инглингов. Он мог бы писать историю и для Стовова, или просто переписывать дорогие книги для продажи. Но его бог подвёл его к этому самопожертвованию, как явил и сам жертвенность, отдавшись в руки римским мучителям, распявшим его на кресте. В вашей божественной картине мира, лучше будет встречен богом Одином после смерти тот, кто был более храбр, богат и знаменит, с кем убили больше жён и наложниц, рабов и коней, у кого в погребальном костре было больше золота. А у христиан всё иначе. Большее благо ждёт наибольшего мученика, отдавшего себя ради помощи другим, принявшим как можно больше чужих грехов и очистивших как можно больше людей от скверны. Пётр жил долгое время в Константинополе, сидел в той же библиотеке, что и я, ходил по тем же улицам что и я, и покупал вино у того-же торговца. Но вот я жив, а он мёртв, а его праведная кровь омыла вашего вождя во имя любви к нему. Пусть покоится с миром в этой тёплой моравской земле грек Пётр! К сожалению не знаю его настоящего имени, а только христианское…

— Пусть покоится! — непроизвольно вырвалось из уст нескольких воинов и все, последовав примеру Рагдая, стали брать горсти земли, и бросить их на тело Петра, завёрнутого в собственную окровавленную рясу.

Ладри, чуть помедлив, положил ему на грудь, рядом с его оловянным крестом, кинжал, ставший виновником его смерти. Эйнар бросил рядом с телом несколько медных монет и своё кольцо. Креп по-славянски установил у изголовья кувшин с хлебом и яйцам. Ацур положил стрелы.

— Ему это не понадобится, — сказал Рагдай, — христианам в раю не нужна еда и одежда, а вот крест из веток ему скрутите и воткните в холмик могилы.

Настало молчание. Каждый думал о своём. У кого-то на севере остались большие долги, и семье грозило продажа в рабство, у другого, наоборот, было накоплено множество золота для того, чтобы купить стадо коров, взять во временное пользование для его выпаса землю, завести собственные корабли и открыть торговлю. Многие желали после похода переселиться на земли Италии и Испании, где круглый год было тепло и не надо было тратить огромное количество сил на обогрев утеплённого жилища, добычу большого количества жирной пищи, тёплой одежды. Люди там меньше болеют, дольше живут, вырастают красивыми и сильными, женщины прекрасны а дети счастливы… Только несколько совсем юных воинов думали о славе, ожидающей их в цепи бесконечных виков под крылом какого-нибудь знаменитого конунга или ярла. Молчание над могилой было довольно быстро нарушено Полукормом. Подъехав к источнику, он сказал:

— Князь Стовов беспокоиться из-за того, что вы ещё не выступили, а с вашими обременениями это кончиться тем, что вы отстанете от нас.

— Да, правильно, чего стоять? Или кто-то хочет креститься по еврейскому и греческому обычаю? — хлопнул в ладоши Гелга, — вот я сейчас костылём крещу! Живее берите своих лошадей и идите по тропе за остальными! Эйнар! Ацур!

— А ведь он мне тоже сначала не понравился, — сказал Эйнар невпопад, глядя на свежую могилу, — сыграй, Бирг, ему на прощание пару нот.

Когда Бирг заиграл грустную мелодию, Эйнар взял их рук Торна простой крест из двух дубовых веток, связанных полоской лыка и воткнул в насыпь. Затем он запел, путая слова, но достаточно мелодично:

Верно ты запамятовал, друг,

Как был ты в Миклагарде великом,

И говорил, что хочешь жениться!

Выманивал всех воинов на это дело,

Чтобы красавица была тебе женой,

А затем она стала бы валькирией в Асгарде!

И там все передерутся из-за неё,

И породит девять волков на Лаганасе,

И всем им ты будешь строгим отцом.

Вот такая жена пусть ждёт тебя…

— Эйнар, — уже садясь на лошадь крикнул Ацур, — пойдём!

— Вишена жив, он должен быть жив… — сказал Эйнар, закончив петь у могилы, будто не слышал возгласа, — играй, играй, Бирг… Ацур, тело конунга не распухло, не почернело.

— Просто ночами всё ещё холодно!

— На нём нет ран…

— Он не дышит, Эйнар.

— Он жив!

— Хорошо, если так думает Рагдай и вся дружина, пусть он жив, — Ацур махнул рукой, — Ладри, попей сам чистой воды, напои водой Гелгу и Хорна, и набери ещё в меха воды, дорога будет долгой!

Глава шестая

КНЯЗЬ КРИВИЧЕЙ СТОВОВ

Стовова с утра мучили различные подозрения, сомнения и страхи. Ночью он заставлял в который раз служанку Ясельды, бойкую рабыню-словенку, рассказывать ему одну и ту же сказку. Это отвлекало его от мыслей о доме, о врагах, обступающих там его столицу — Каменную Ладогу, где его старшая жена Бела хранила и воспитывала маленького сына Часлава. Конечно, оставленный на Нерли воевода и опытные дружинники могли до его возвращения постоять и за стольный город, и за его жён, детей и наложниц, но страшная мысль о возможности всего