пришлось взять другой – новый, пока ещё ничейный. Отрегулировать руль и сиденье, выставить скорости.

А потом по пандусу из гаража – вверх, в небо! Над крышей, между сосен, разворот над взлётной… Влево, вправо и вниз. С сосен сыпались капли тумана. Витька привыкал к новому велосипеду. И заодно – к собственному телу, выросшему, тоже новому.

Пока ему не сказали, что он не виноват, Витька не мог быть собой. Зато сейчас всё нахлынуло – и радость, и недоумение, и страх, и огромная, жуткая усталость. Витька помнил такую.

Похоже бывает, когда заканчиваешь сложную интересную работу, когда ты вдруг сделал то, что раньше не умел. Акварель, пастель, масло… Гуашь, с которой всегда были проблемы, а теперь их нет. Ещё немного, и рисунок будет окончательно существовать, целиком. Но сейчас, пока работа в процессе, уже понятно, что она получается. Даже получилась. И абсолютно неважно, что потом скажет преподаватель на разборе, какую оценку поставит. Чужие резкие слова не заденут – ты знаешь, что прав. Потом, через месяц, через два, интерес к работе угаснет, будут видны недочёты. Но останется воспоминание – о той секунде, когда понял, для чего живёшь на свете.

Сейчас Витька знал, для чего он оказался на планетке. И всё теперь получалось по-новому! Было интересно быть нынешним собой.

Он летел до тех пор, пока не заметил, что горы стали ближе. За ними – море.

Витька развернулся, сбросил высоту. Разглядел среди сосен дорожку. Когда устал – спустился. Уже не полетел – покатил к дому.

Издали привычное двухэтажное здание было красивым. Не потому, что оранжевая черепица в лучах солнца, а просто, само по себе. И когда Витька подъехал поближе, дом оставался таким же. Непонятно, какими словами про это объяснить. В голове одна фраза, сразу про всё: «Я вырос».

– Ты вырос, – сказала Долька с крыльца.

5

Долька надеялась, что её кто-нибудь разбудит. Такое снилось – ёлки! Смотреть неудобно. Причём не про кого-нибудь, а про Витьку Беляева – нынешнего, уже взрослого. Проснулась до будильника, никак не могла все эти мысли из головы выкинуть. Даже в зеркало на себя было неловко смотреть. Ну, хоть бы что отвлекло… Хоть бы из института позвонили. Хоть бы Некрасов что разбил, что ли.

Но в доме было подозрительно тихо – Гошка не носился по коридору и лестнице, не вопил стихи про товарища кота, которыми страшно гордился. Кота тоже видно не было.

Долька сразу напряглась: Некрасов подскакивает раньше всех и честно старается «не шуметь». В меру способностей. И если он сейчас ничего тихонько не курочит, то… Заболел, что ли? Метнулась в их с Витькой комнату. В дверь стукнула. Тихо. Вошла осторожно. Гошки нет. И одеяла тоже нет. Пошла по коридору… Мысленно попросила, сама не зная, кого, может, бабушку Таню: «Пусть всё хорошо будет?»

И уже за поворотом всё оказалось хорошо. Дверь в комнату Женьки открыта, внутри – здрасьте вам! Некрасов дрыхнет на полу, завернувшись в одеяло, под ним Женькина подушка, а сам Женька спит, вместо подушки обнимая кота. Кот тоже спит, положив хвост Женьке на ухо. Идиллия.

Вышла на крыльцо… По небу – облака, быстро-быстро… По соснам – белки. А между сосен – дорожка, а по ней катит Витька Беляев… Ещё лучше, чем во сне.

Они сидели на кухне, вдвоём, пили чай, Витька водил карандашом по блокнотному листку и рассказывал новости. В НИИ подали заявку на новый грант. Потому что Витька на этом своём вылете одну штуку сделал, случайно, и Палыч теперь на уши встал, потому что «открылись новые перспективы».

Если Палыч выбьет финансирование по гранту, то получит ещё один эксперимент, побольше. Но быстро ему никто грант не даст, хотя в их исследованиях сильно заинтересованы. Внимательно следят за ходом эксперимента, за результатами вылетов.

Долька кивнула и встала из-за стола. Потому что к ней это никакого отношения не имеет, она больше не работает на вылетах. Иногда ты чужое прошлое нормально исправляешь, а иногда от тебя всё только хуже. Дольке хватило одной неудачи, чтобы больше никогда. Пусть и в сослагательном времени. Там же живые люди, а она их подвела. Лучше не лезть! Заниматься технической работой. Планетку пылесосить. Радоваться, что все дома, что всем хорошо. Значит, ей тоже должно быть хорошо. Да?

За спиной зашелестело – Витька вырвал из блокнота страничку. Скомкал, сунул в карман.

– Доль, а можно я тебя нарисую?

Её?

– Мне завтрак готовить надо…

6

Витька сидел за столом, на любимом месте. Рисовал всех подряд в новом блокноте. Получалось уже лучше, хотя собственные ладони до сих пор казались слишком большими. Пальцы – это же инструмент. Но ничего, привыкнет, разработает. Подошёл Беляк, потёрся о Витькину ногу, потом запрыгнул на колени к Люде, царапнул когтистой лапой по клеёнке, ухватил кусок сосиски, укрылся под столом… Обжился, в общем.

Витька окинул кухню – прицельно, в поисках натуры. Долька носилась между холодильником, мойкой и плитой, как заведённая. Ну, хоть бы на минуту замерла, а?

Гошка сидел тихий, задумчивый, не отсвечивал, как обычно. Иногда на новенького поглядывал, будто чего спросить хотел, но стеснялся. Гошка – и стесняется? Ну-ну. А новенький – Женька, вот! – тоже молчал. Смотрел в тарелку, не мешал себя разглядывать, переносить на бумагу. У новенького волосы интересно рисовать: тёмные, завитками, как шерсть у пуделя. Лицо из-за этого будто всегда в тени.

Пришёл мрачный Макс, молча пожал Витьке руку. Глянул на рассыпанные по клеёнке карандаши, сказал: «Давай наточу», – и, не дожидаясь ответа, зашуршал ножиком.

Витька перелистнул страницу блокнота – Женька с Максом сидят за столом, рядом. Пока делал набросок, понял, что они похожи. Дело не в том, что оба загорелые, темноволосые и худые. Женька сильно подражает Максиму. Повторяет его жесты.

Витька рассказывал какую-то ерунду, и смеялся, и снова рисовал, удивляясь тому, что руки стали крупнее, а карандаш держат так же. Потом подошла Долька, встала у него за спиной и сказала тихо: «Ты как пьяный». И это тоже было смешно: взрослый Витька Беляев от алкоголя становился грустным или злым, а нынешний Витька – счастливый.

7

Гошка проснулся с трудом, вообще просыпаться не хотел. Зачем просыпаться в мире, где ты – лжец? Зачем ты этому миру? Что тебе здесь делать?

Гошке ничего не хотелось. Но надо было умываться, завтракать… Ну, то есть сидеть и по тарелке вилкой водить. И не вздрагивать, когда Долька вдруг сказала:

– Ну, всё, последний медведь в лесу сдох. Гош, ты сегодня ничего не разбил и не разлил. Тебя что, подменили?

Лучше бы правда подменили… На другого, того, который не лгал.

Витька непривычно взрослым голосом спросил:

– Ты не заболел? А то, может, Венику сказать?

– А он где? Тут?

– Тут, в мастерской. С утра хронометр смотрит.

Витька был вроде теперь не страшный, хоть и старший. Шутил, разговаривал сразу со всеми, рисовал. И не ругался,