— Наша линия средств работает в гармоничном тандеме с естественными ритмами кожи, помогая ей защищаться от признаков преждевременного старения и предоставляя невиданные ранее преимущества, о которых кожа может только мечтать…

— В этой вашей “Вечности Лимитед” всех зовут именами забавных зверушек? — Памела указывает люминесцентно-розовым ногтем на логотип, изображенный на чемоданчике с образцами.

— Что? — не понимает Банни.

— Это ведь он сказал вам, где я живу, да? — Памела заглядывает Банни прямо в глаза.

— Ну…

— Как там его звали?

— Эм-м… Пудель, — отвечает Банни, откручивая колпачок с миниатюрного тюбика крема для рук. Он вздыхает. Ну что за чертов день. У этих баб что, у всех дружно начались критические дни?

— И что же он обо мне рассказывал? — спрашивает Памела.

— Рассказывал, что вы — в высшей степени сговорчивый клиент.

— Правда? — вскидывает Памела брови, и взгляд Банни затуманивается при виде драматического, полного раскаяния вздоха, который вырывается из ее груди после того, как легкие утомленно наполняются воздухом.

— А еще он сказал, что вы крайне обходительны, — добавляет Банни, — и щедры.

Банни замечает на каминной полке огромного нежно-голубого зайца, упакованного в целлофан, но не успевает обдумать это поразительное совпадение, как Памела, с таким видом, будто ее вынудили принять неприятное и неудачное решение, откидывается на спинку дивана и говорит:

— Расскажите мне еще про лосьон для рук.

— Ну так вот, Памела, этот питательный увлажняющий лосьон, чье действие направлено на борьбу со старением, делает кожу мягкой и отшелушивает клетки ее верхнего слоя, высвобождая… Памела засовывает руки под юбку и, слегка преподняв бедра, стаскивает с себя трусики. Трусики оказываются белыми и бессодержательными, как снежинка.

— …Эм-м… более молодой слой кожи. Кроме того, лосьон обладает расслабляющим ароматом… Памела задирает юбку и раздвигает ноги.

— … который вселяет чувство… комфорта и… спокойствия, — говорит Банни и замечает резную маску из черных волосков, которой прикрыта вагина Памелы, — ему кажется, что у нее на лобке вырезаны не то череп и кости, не то что-то еще. Банни на мгновение закрывает глаза и представляет себе вагину Авриль Лавинь, и по щекам у него текут слезы.

— Что-нибудь не так? — спрашивает Памела.

— День выдался тяжелый, — отвечает Банни и вытирает лицо тыльной стороной ладони.

— У меня есть предчувствие относительно вас, — говорит она вполне миролюбивым голосом.

— Да?

— Думаю, все станет намного хуже.

— Я знаю, — кивает он и вдруг в самом деле отчетливо это осознает. — Это-то меня и пугает. Памела подталкивает бедра еще ближе к нему.

— Вам нравятся вагины, Банни? Раздается мягкий всасывающий звук — это губы Банни раскрываются от изумления. Он чувствует, как на бешеной кинематографической скорости отматываются назад годы.

— Да, — отвечает он.

— Очень?

— Я их просто обожаю. С души Банни спадает тяжелый душевный груз — жизнь стремительно раскручивается в обратную сторону.

— Обожаете всем сердцем?

— Обожаю больше всего на свете. Больше, чем саму жизнь. Памела снова меняет положение бедер.

— А моя щелка вам нравится? — спрашивает она и окунает длинный извивающийся палец себе во влагалище.

— Да. Она ужасно мне нравится, — отвечает Банни тихо и без прикрас. Памела немного хмурится.

— Вы ведь не станете мне лгать, правда, Банни? — спрашивает она, и ее левая рука вращается у входа во влагалище подобно розовой морской звезде с ампутированным лучом. — Ни за что. Говорю правду, только правду и ничего кроме правды. Провалиться мне на этом месте! Памела вынимает палец, и он весь так и сверкает, когда она подзывает им Банни к себе. — Ну так возьми же ее, — доносится откуда-то из глубины ее груди. Банни соскальзывает с кресла, падает на четвереньки и ползет по ковру ее аккуратненького домика неловко и неуверенно, будто младенец, — в кулаке зажат тюбик крема, в трусах — чертова ракета, а позади — шлейф из расплесканных слез.

Квазар — это далекий объект, расположенный за пределами нашей галактики, который на фотографиях очень похож на звезду, но в его спектре есть красное смещение, которое бывает только у сильно отдаленных от нас космических тел. Отличительные черты квазаров — это их чрезвычайно компактная структура и то, что они удаляются от Земли со скоростью, близкой к скорости света. Банни-младший думает о том, что квазары — самые яркие объекты во Вселенной, и подтягивает колени к груди. Мальчику кажется, что, если он будет все время сидеть здесь, в “пунто” на Мичинг-роуд, мама в конце концов его найдет — и стоит ему об этом подумать, как в воздухе слышится движение и до него доносится запах маминого крема для рук. Банни-младший ощущает у себя на лбу легкое прикосновение ее руки, чувствует, как она проводит по его профилю указательным пальцем: сначала по лбу, потом между сонных глаз, вдоль носа, а на губах палец замирает, и это похоже на мамин поцелуй. Банни-младший слышит голос — то ли его собственный, то ли мамин, он не уверен, чей именно, — и голос этот говорит: “Самый… яркий… объект… во… Вселенной… это… ты”, и воздух мягко обхватывает его со всех сторон.

— Столица Китая? Банни-младший просыпается от запаха крема для рук и удаляющегося трепета маминых пальцев. Отец сидит рядом, он тяжело дышит и весь будто кипит: пиджака на нем нет, рубашка расстегнута, а всегда опрятно залакированная челка бешено раскидана по всей голове. В уголках его губ собралась белая пена, нос похож на маленький раздавленный помидор, а глаза искрятся дикой радостью. Банни-младший садится ровнее и хватается за воздух у себя перед лицом. — Мамочка? — произносит он. — Мама? — Чего? — не понимает Банни. Мальчик трет сонные глаза кулаками, чтобы проснуться. — Пекин, — говорит он. Банни изображает указательными пальцами две победные пушки.

— А Монголии? Мальчик открывает и закрывает коробочки памяти, но он еще слишком сонный, и ответ находится не сразу.

— Ну же! Время пошло! — подбадривает его Банни, неистово расчесывая перед зеркалом волосы.

— Улан-Батор, — наконец отвечает мальчик. — А раньше — Урга. Банни перестает причесываться и почему-то изображает монстра Франкеншейна, а потом делает вид, как будто у него из ушей бьет током.

— Улан-Ба… как? — радостно выкрикивает он.

— Улан-Батор, пап, — отвечает Банни-младший. Банни громко и заразительно хохочет, бьет себя по бедрам, наклоняется к сыну, хватает его за голову и в довершение ударяет по макушке костяшками пальцев.

— Мой сын — чертов гений! Да тебя по телеку надо показывать! — орет Банни, поворачивает ключ в замке зажигания и выруливает на дорогу. Его встречает рев сигнальных гудков.

— Черт возьми, — восклицает он, ухватившись за ширинку. — Как же приятно снова двинуться в путь!