И по этой причине Аверн умирал.

За тысячелетия своего существования Аверн пережил множество кризисов. Использование технологий на ЗНС пришло в упадок; более того — огромный, диаметром в тысячу метров, корпус станции был по сути самоподдерживающейся системой; крохотные механизмы сновали под его кожухом словно паразиты, заменяя куски обшивки и оборудование в предписанном порядке, как требовалось. Двигались сервомеханизмы стремительно, общались друг с другом при помощи кратких прикосновений асимметричных рук, подобно крабам на неком германиевом пляже, и язык их общения был понятен одному только РАБОЧЕМУ КОМПЬЮТЕРУ, который контролировал общее состояние станции. На протяжении сорока веков сервомеханизмы безотказно выполняли свои обязанности. Крабы не знали усталости.

В продвижении сквозь пространство Аверн сопровождали эскадроны вспомогательных спутников, разлетавшихся от него во все стороны, точно искры от костра. Спутники кружили по многократно пересекающимся орбитам, некоторые были не больше глазного яблока, другие, невероятно сложные по форме и внутреннему оснащению, повторяли программу своего автоматического управления, полностью направленную на сбор информации. Метафорические, вечно ненасытные глаза спутников были открыты для нескончаемых потоков информации. Когда один из спутников выходил из строя или погибал в столкновении с космическим мусором, на смену ему из сервисного люка Аверна выплывал его собрат и занимал место погибшего. Как и крабы, сверкающие спутники доказали, что не знают усталости.

То же самое творилось и внутри Аверна. Под мягкой внутренней пластиковой оболочкой прятался эндоскелет, или, если прибегнуть к более удачному по исполняемым функциям сравнению, нервная система. Эта нервная система спутника была во сто крат сложнее, чем нервная система человека. Нервная система увязывала в единое целое иные неорганические компоненты — аналоги мозга, почек, легких, кишок. Она мало зависела от тела, которому служила. Нервная система решала проблемы, связанные с перегревом, переохлаждением, конденсацией, микроклиматом, отходами, освещением, внутренней связью, моделированием визуальных иллюзий и сотнями других факторов, предназначенных для того, чтобы сделать сносным физическое существование людей внутри круглых стен станции. Подобно крабам и спутникам-глазам, нервная система доказала свою неутомимость.

Зато человеческая раса испытывала утомление. Предназначением каждого в восьми семействах — с течением времени число семей уменьшилось до шести, а после до двух — было достигнуть исполнением своих профессиональных обязанностей единственной конечной цели: передачи посредством информационного радиосообщения как можно большего объема данных о планете Гелликония на далекую Землю.

Цель была слишком экзотична, слишком абстрактна, слишком оторвана от истинного человеческого предназначения, впитанного с молоком матери.

Постепенно семьи пали жертвами неврастении, ибо их чувства утратили связь с реальностью. Земля, этот далекий живой шар, прекратил для них свое существование. Осталась только Ответственность Перед Землей, груз совести, особый якорь духа.

Даже раскинувшаяся под ними планета, этот роскошный и непрестанно меняющийся шар под названием Гелликония, ярко освещенный двумя солнцами и влачащий за собой конический шлейф тени, подобный развевающемуся на ветру плащу, — даже эта Гелликония превратилась в абстракцию. Нога человека не могла ступить на поверхность Гелликонии. Это означало бы неминуемую гибель. При этом очень похожие на землян человекоподобные существа, за которыми сверху велось столь пристальное наблюдение, были защищены от внешних контактов при помощи сложного механизма, использующего вирусы, столь же неутомимого, как механизмы самого Аверна. Защитные вирусы, точнее, так называемый вирус «геллико», был смертелен для обитателей Аверна во все времена года. Среди них находились такие, кто решался ступить на поверхность планеты. Здесь они проводили несколько дней, наслаждаясь реальностью существования. Затем быстро умирали... На Аверне давным-давно одержал победу минимализм пораженчества. Душевное истощение было повальным.

По мере медленного продвижения осени по поверхности планеты внизу — медленного уменьшения Фреира в небе Гелликонии и ее сестер-планет, увеличения расстояния между планетарной системой с 236 астрономических единиц периастра до вселяющих ужас 710 апоастра — молодежь станции наблюдения все больше поддавалась отчаянию, что вылилось в восстание и свержение верховных правителей. Но разве верховные правители станции сами не были ее рабами? Эра аскетизма закончилась. Старики были уничтожены, а с ними — минимализм. На его место пришел эвдемонизм. Земля отвернулась от Аверна? Что ж, отлично, тогда Аверн отвернется от Гелликонии.

На первоначальном этапе хватало слепого поклонения чувственности. Одного того, что удалось разорвать стерильные путы долга, оказалось довольно, чтобы торжествовать победу. Но — и в этом «но» крылась возможная судьба всей человеческой расы — гедонизма оказалось недостаточно. Промискуитет не стал выходом из создавшегося положения, это был такой же тупик, как и воздержание.

На этой грязной почве Аверна взросли чудовищные грубые извращения. Пытки, кровавые убийства, каннибализм, педерастия, педофилия, невероятные формы насилия, содомские совокупления со стариками и детьми стали обычным явлением. Массовые убийства и массовые оргии, содомия, целенаправленное уродование превратились в обычное ежедневное времяпрепровождение. Либидо взяло верх, интеллект пал под его ударами.

Процветало все грязное и запретное. Лаборатории были отданы под производство все новых и новых видов гротескного врожденного уродства. На смену карликам с утрированно-огромными половыми органами пришли гибридные половые органы, способные к самостоятельной жизни. Эти «срамные куклы» передвигались на собственных ногах; более поздние модели оснащались достаточно мощной мускулатурой. Между этими репродуктивными левиафанами устраивались публичные схватки, в исходе которых они одолевали друг друга или овладевали брошенными в их обиталища людьми. Постепенно органы стали более автономными, более приспособленными. Они распространялись по станции, то отступая, то снова нападая, истекая слизью, заглатывая все встречное и неуклонно воспроизводясь. Обе формы, одна — повторяющая приапический гриб, другая — имитирующая лабиринтовую оэцию, проявляли непрерывную активность, их цвета разгорались и тускнели, в зависимости от состояния возбуждения или покоя. На поздних ступенях эволюции эти автономные гениталии достигли невероятных размеров; некоторые развили склонность к насилию и, похожие на огромных разноцветных слизняков, без устали бились о стены своих стеклянных прибежищ, где им приходилось проводить большую часть своего вынужденного существования.

В течение нескольких поколений население Аверна возносило хвалу этим полиморфам, словно то были боги, некогда покинувшие станцию. Но следующие поколения не пожелали терпеть уродов.

Разразилась гражданская война, война между поколениями. Станция стала полем битвы. Мутировавшие органы вырвались на волю. Старая структура семей, установленная с давних времен на основании законов, навязанных Землей, была разрушена. Остались две партии, назвавшиеся Тан и Пин, хотя эти названия имели очень отдаленное отношение к давнишним созвучным именам.