Хотя выше сказано, что женщины и девицы носят такую же шапку, как и мужчины, но иногда я замечал одну небольшую особенность, именно на верхушке шапки небольшой металлический стержень. Кажется, на этот стержень в более праздничное время надевается кружок, окруженный бахромой из шелковых шнурков. Такие шапки мы заметили в Лабране, в дер. Рчили (на Желтой реке ниже Гуй-дуя) и около города Сун-пана.

Из принадлежностей мужского костюма нужно упомянуть о лядунках, или сумках для патронов, которые напоминают своей формой киргизскую «кисэ»; они имеют такую же полукруглую форму, шьются из кожи, но иногда и из войлока; сумка привешена к поясу. К поясу прикреплен также ремень, который надевается через плечо; он увешан медными трубками, числом до девяти, и напоминает русскую старинную берендейку. Кроме лядунки, киргизов напоминает еще рожок для носового табаку; он совершенно такой же формы, как киргизский чакча, делается из черного рога яка и бывает украшен резьбой из белой кости[51].

У тангутских замужних женщин, как на Желтой реке, так и в Джони, на поясе подвешивается медный крючок и еще якоря; он служит для поддержания подойника во время доенья коров и называется лоузон или жозун.

Из молока тангуты делают белый рассыпающийся комочками сыр, по-тангутски чура; кроме того, из молока приготовляется род варенца, по-тангутски шю. Ни кумыс, ни водка из молока тангутам неизвестны. Хлеб пекут в котлах в виде толстых лепешек. Широнгольские хлебы в формах – неизвестны.

В Амдо тангуты держатся трех вероучений: желтой веры, или учения Цзонкавы, веры сангаспа, или хонь, и веры бонбо; кроме того, есть небольшая часть тангутов около Баян-жура, которые исповедуют ислам (это может быть отангутившиеся салары или тюрки). Из трех названных вер господствует желтая вера.

Сангаспа, или хонь, рассеяны, по-видимому, по всему Амдо, но у них нет таких больших центров, как у желтоверцев, да и немногочисленны их монастыри. Самый северный из них – Ача-нандзун; есть их монастырь в местности Ригава, на нагорье к западу от Сун-пана; еще южнее приверженцы этой секты, кажется, становятся многочисленнее и могущественнее. Бонбо сосредоточены главным образом в Юго-Восточном Тибете. Все эти секты относятся друг к другу недружелюбно; ламы, т. е. сторонники учения Цзонкавы, выдают сангаспа за людей вредных, которые имеют способность сноситься со злыми духами и при помощи их могут делать людям зло; наши буряты называют их по-русски «чернокнижниками». Такие же отношения существуют между сангаспа и бонбо.

Пржевальский принял сангаспа за шаманов; действительно, они как будто заменяют у тангутов этих властителей над тайными силами природы. Им приписывается способность отвращать грозу и градобитие. С этой целью хони бросают в грозовую тучу медные дорчжи (очиры) или глиняные небольшие шарики величиною с боб, а также мелкие, вроде макового зерна. Дорчжи, или очир, бросается при помощи пращи[52]. У тангутов в местности Дуи (к северу от монастыря Лабрана) и других соседних во время грозы хонь читает «ном» (книгу) перед чашей, на которой положены две палочки крест-на-крест, а на них дорчжи; потом этот дорчжи он бросает в тучу; иногда же посредством пращи он бросает «урлун», зерна. Предполагается, что грозовой дракон, получив удар или увидев кидаемый в него предмет, испугается и удалится. Иногда в сказках и рассказывается о раненом хонем драконе. По словам моего спутника-тангута, Самбарчи, на его родине в долине Итель-гола (к западу от Сан-чуани) во время грозы хони бросает в тучу маленькие шарики из талкана или ячменной муки (рсамба), а не из глины[53]. Очиры же бросаются только в крайнем случае, когда идет крупный град. Очир убивает дракона (нчжу), и тогда хоню предстоит опасность; рсамбовые же шарики только ранят дракона в ногу или другую часть тела.

Хонь, совершающий грозовой обряд, не должен есть самык (чеснок), сангнык (лук) и мясо. В Лабране во время грозы совершается другой обряд. Вырывают ямку, кладут в нее из теста сделанную лягушку[54], делают над нею маленькую насыпь, а в вершину насыпи втыкают вертикальную палку. Этот обряд всегда совершает гэгэн Зая-алыксэн.

Тангуты долины Итель-гола, подобно широнголам Сань-чуани, ставят летом на пашнях чапеи; по-тангутски они назыв. сернун. Ставят их гурьтуны, которые по-тибетски называются сaва (лсава), по-широнгольски – холовыр[55].

Пять деревень в долине Итель-гола: Гамака, Чжатунчи, Дамбысыр, Тумучи и Римын, поклоняются Гэсэру (Гэсэр-магчжи-чжаву); в каждой деревне есть кумирня (лсаган) и в ней изображение Гэсэра. Где культ Гэсэра, там будто бы не нуждаются в хонях для укрощения туч. На случай грозы в каждой деревне есть два сичжана; они обязаны при наступлении грозы быть в корена (по-китайски – лу).

В 4 луне бывает собрание; жители сносят хлебы, и устраивается угощение. Сава или холовыр пляшет перед собранием, имея в левой руке трезубец (ган-доу) и в правой флаг; кроме того, через щеки у него в это время бывает продета железная проволока.

В лсагане деревни Гамака среднее место занимает изображение Гэсэра, направо (если смотреть от входа) от него – Аи-шугму, женщина с синим лицом, едущая на лошади; это бурхан горы Аи-шонгри; налево от Гэсэра – Аи-цомэк, по-китайски Ньян-ньян, женщина, сидящая на драконе (нджук); это бурхан всего хребта, который непрерывно тянется от Уй-цзана (Южного Тибета) до Сань-чуани и прерывается только у Дондонской теснины.

В последнее время в русском обществе был возбужден интерес к Китаю выходом в русском переводе французской книги, написанной французским консулом Симоном, и появлением двух статей о Китае, из которых одна принадлежит перу нашего путешественника генерала Пржевальского и напечатана в «Русском Вестнике», другая – собственно не статья, а речь, сказанная г. Позднеевым на последнем университетском акте. Гг. Симон и Позднеев описывают китайский народ в симпатичном свете; генерал Пржевальский свою статью посвятил другой теме; притом он достаточно уже высказался о своих антипатиях к китайцам в прежних своих произведениях. В нынешней статье он рассматривает вопрос о степени крепости связей, соединяющих с Китаем кочевые и другие некитайские народности, которые приходятся нам соседями, а также о способности Китая удержать их на своей стороне в случае военного столкновения. Хотя три эти статьи трактуют не об одном и том же, но тем не менее либо тою, либо другой стороной соприкасаются, – все три они одинаково живо заинтересовали русское общество и в разговоре обыкновенно всегда вместе припоминаются.