И говорила она — не придерешься: четко, аргументированно, связно. Картина получалась криминальная: запрятали здорового человека в психушку.

А в это самое время все газеты писали о том, как в советскую эпоху содержали в сумасшедших домах психически здоровых диссидентов или иных неугодных властям людей. Егор-то как раз считал, что диссидентам самое место в дурдоме, чтобы не отвлекали от ловли настоящих бандитов. Но если прецеденты были на почве политической, то почему бы им не случиться и на бытовой? В какой-то момент Егор даже слегка размечтался о том, что о нем напишут в журнале «Огонек», как спас невинного человека из рук психиатров-вредителей.

Он рванул к больничному начальству, сунул в нос секретарше удостоверение и потребовал немедленно вызвать с обхода главного врача.

Уж больно этот врач походил на своего коллегу из фильма «Кавказская пленница». Там, вы помните, благодушный старичок ставит Шурику совершенно ошибочный диагноз. Вот и этот ласково улыбается и кивает.

— Не хотите, — говорит, — показания записать? Располагайтесь в моем кабинете, сейчас пациентку приведут. Вот бумага. Чувствуйте себя как дома, то бишь на работе.

Приходит эта женщина и начинает рассказывать все заново, словно первый раз Егора видит:

— Вы извините, что я к вам обращаюсь, но я в таком положении, что готова искать помощи…

И так далее, слово в слово. А потом совсем околесицу понесла. Будто муж ее инопланетянин и сына на другую планету для опытов хочет забрать. Поторопился Егор в первый раз, не дослушал до конца, побежал справедливость наводить.

— Оказался я полным олухом, — Егор развел руками, — засветился, теперь другого следователя надо было к свидетелю направлять.

А главврач так серьезненько, не улыбаясь, еще приглашает: «Если еще у кого-нибудь надумаете взять показания, милости просим. Не стесняйтесь, у нас тут много интересного народа пребывает».

С полгода, наверное, ребята в отделении потешались: «Где Егор Иванов?» — «В сумасшедшем доме очную ставку Наполеона с Александром Македонским проводит».

Лена и Володя смеялись, Егор был доволен: общее веселье сближает.

Придя на работу, Лена обнаружила вселенский разгром. В их кабинете в спешке и ярости проводили обыск. Шкафы распахнуты, папки свалены в кучи, ящики столов выдвинуты, на столешницах груды бумаг.

Пирамиду на Ленином столе украшает клубок с воткнутыми спицами и недовязанным носком, сломанный зонтик и запечатанные в яркий пакет мужские трусы. Лена купила их по случаю для Володи и все забывала отнести домой. Груду на столе Зои Михайловны интеллигентно венчали иллюстрированные заграничные каталоги.

Кто учинил обыск и что искал, было ясно.

Но Булкин бесновался напрасно: папку с делами Канарейкина Лена унесла и сейчас важная улика покоилась у нее в сумке. Отдавать ее Булкину Лена не собиралась, пусть следствие закончится.

Наводить порядок — до конца дня не управишься, а Лена договорилась с Володей встретиться через три часа и передать документы.

— Извините, некогда! — сказала она вслух.

Сняла плащ, присела на корточки и стала перебирать разбросанные папки. Ноги быстро затекли. На четвереньках удобнее, все равно никто не видит.

Она перемещалась по комнате на четырех точках опоры и, обнаруживая первоисточник, радостно вскрикивала, отпускала в адрес Канарейкина нелестные характеристики:

— А, подлец! Вот он, пульверизатор для масляных красок. Кто придумал? Пичугин. Откладываем. Приспособление для запаивания края сыпучих тканей. Ты и по портняжному делу специалист? Закройщик! У кого украл? Костин Игорь Сергеевич. Откладываем. Что у нас еще? Сбор лекарственный от геморроя. Где-то я видела геморрой, — быстро семенила в другой конец комнаты.

Исследовать все изобретательское творчество Канарейкина было невозможно, потому что найти аналоги на пятьсот двадцать три патента немыслимо. Лена решила ограничиться последним годом. Из двадцати трех патентов, значащихся за Канарейкиным, Лена обнаружила семь идей, украденных у ее рационализаторов-отказников. Тридцать заявок Канарейкина находились в работе, из них пять ворованных.

Если он промышлял в ее документах, то мог и у Зои Михайловны рыскать. Но в отказных делах коллеги Лена не обнаружила присвоенных Канарейкиным идей. Изобретатель-рекордсмен почему-то предпочитал пастись только на Ленином поле.

Булкин вошел в комнату, когда Лена, находясь в «рабочей» позе, была повернута задом к двери.

— Ага! Наконец-то я вас вижу! — сказал Булкин.

— Э-э-э, м-м-м-да, — промямлила Лена.

Развернулась на месте, перебирая руками и ногами, как шимпанзе, присела на корточки.

«Сейчас начнется», — затаилась Лена.

— Где документы? — сдвинул брови Булкин, но в голосе его не было строгости.

— Ищу! — соврала Лена.

— А вчера мне что говорили? — попенял он почти жалобно.

Во время утреннего приступа ярости небогатырские силы Булкина были исчерпаны до остатка. Он хотел предстать грозным судиею, а получалось — хныкающим старикашкой.

— Не хотела расстраивать! — Лена отвечала быстро, как вышколенный солдат. — Буду искать!

— Бесполезно. — Начальник устало махнул рукой. — Я тут все перерыл.

Лена осмелела и поднялась.

— Нигде нет, — продолжал Булкин. — Куда Зоя их задевала, знает только она. Может, в больницу с собой взяла?

«Сказать ему? — терзалась Лена. — А вдруг знает? Если все делалось с его ведома, для выполнения плана?»

Советское понятие «плана» из булкинской речи и головы никуда не ушло. Во время приступов начальственного гнева он требовал встречных планов и повышенных обязательств.

Кроме того, следователь Егор Иванов прямо сказал: «Поверьте, Лена, без пособника аферист Птичкин-Канарейкин не обошелся бы. В вашей конторе у него есть подельник!»

Булкин или Зоя Михайловна? Ни того ни другую Лена не осмелилась бы обвинить. Но и оправдать на сто процентов не могла.

— Возможно, Зоя Михайловна работала с бумагами дома, — выдвинула Лена версию.

— Этот вариант я отработал. Звонил ее мужу. Он искал. Говорит: ни одной служебной бумажки в доме нет.

— Как же теперь быть, Игорь Евгеньевич? — спросила она.

— Договорился об отсрочке на неделю. И выслушал, смею вас уверить, очень нелицеприятные вещи в свой адрес. Вы уж извините за разгром.

— Я уберу, — заверила Лена.

— Тоже хороши, милочка! Трусы мужские, носки какие-то в рабочем столе.

«За собой следи», — ответила Лена мысленно.

Когда Булкин выдвигал ящики своего стола или распахивал дверцу сейфа, оттуда сыпались крючки, грузила, бобины с леской и прочие мормышки.