Ницше, Успенский писал: “Может быть, никто не вкладывал в философию человеческого существа и в идею сверхчеловека так много стремления к истинной морали и истинной любви, как Ницше”[296].

Беспощадность была другой отрицательной чертой, которая приписывалась Заратустре, – принцип, согласно которому он якобы обращался с людьми. Успенский показал, что эта беспощадность обращена против “ординарного” человека и всего того, что делает его мелким, пошлым, инертным и грубым, что превращает его в живой труп, который Заратустра несет на своей спине. Он отмечал, что искаженное понимание и неправильная интерпретация Ницше – это пример тенденциозного непонимания или умышленной интерпретации.

Успенский видел в ницшеанском Заратустре наибольшее приближение к своей идеальной модели и поэтому выступал как его страстный защитник. Ницшеанское сопоставление сверхчеловека с “только человеком” особенно привлекало Успенского, так как это совпадало с его дихотомическим и иерархическим решением антропологической проблемы. Успенский был захвачен ярким афористическим языком Ницше, силой его образов, в особенности образом Заратустры, которого он рассматривал как создание истинно поэтического гения. В то же время он чувствовал, что Заратустра, будучи творением поэта и философа, не указывает практического пути, ведущего от человека к сверхчеловеку. Кроме того, он был совершенно удручен тем, что он определял как “отсутствие понимания со стороны Ницше идей Евангелия и христианства”[297]. С точки зрения Успенского, ницшеанский бунт против христианства и его противопоставление Заратустры Христу является признаком недопонимания концепции сверхчеловека у Ницше.

“Ницше не понимал или не хотел понимать, что его сверхчеловек был в значительной степени продуктом христианской мысли. Более того, Ницше не был обычно откровенен, даже сам с собою, относительно источников своего вдохновения. Я никогда не находил ни в его биографии, ни в его письмах какого-либо упоминания о его знакомстве с современной “оккультной” литературой. В то же время он, очевидно, хорошо ее знал и использовал”[298], – писал Успенский.

Успенский решился соединить теорию Ницше о сверхчеловеке с теософской концепцией эволюции человека. Он утверждал, что человечество в своей эволюции на пути к высшему сознанию находится только в переходной стадии и что эволюция сознания приведет к сверхчеловеку. Успенский сравнивал движение к сверхчеловеку с прохождением в греческих мистериях ученика через различные ступени посвящения, которые были, на его взгляд, “архетипами эзотерических религий”. Говоря об “образе сверхчеловека далекого и неведомого будущего” как образе “слишком смутном и неясном”, Успенский, вероятнее всего, ссылается на человека пятого и шестого кругов теософической космологии.

Соединение учения Ницше с идеями духовной эволюции человека не было в ту эпоху неожиданным: в частности, редактор литературно-мистического журнала New Age в Англии А.Р. Ораж разрабатывал представление о грядущем сознании сверхчеловека. В первом номере этого журнала, издаваемого Оражем и Хольбруком Джексоном, его издатели следующим образом выразили свое кредо: “Веря, что любимым объектом и целью вселенского творения жизни является сотворение расы сверхчеловеческого и высокоинтеллектуально развитого существа, New Age посвящает себя серьезной попытке способствовать этим глобальным целям жизни и вербовать для помощи этому благородному служению верных последователей этого нового созерцательного порядка”[299].

Знакомство Успенского с Оражем и его публикацией неоспоримо. Успенский встретил Оража в Лондоне во время своей экспедиции на Восток в 1913–1914 годах, а в 1919 году New Age опубликовал “Письма из России” Успенского. Тем не менее нельзя с точностью установить, был ли Успенский знаком с книгой Оража “Сознание, животные, человек и сверхчеловек” до своего путешествия на Восток. Книга Оража была опубликована издательством теософского общества в Англии вскоре после того, как Ораж стал издателем журнала New Age в 1907 году. Книги Успенского Tertium organum и “Внутренний круг” были написаны и опубликованы, примерно лет шесть спустя. Наиболее вероятно, что к этому времени у него уже было по крайней мере общее представление об идеях Оража.

В своей книге Ораж пользуется умозаключениями по аналогии, близкими тем, которые применялись Хинтоном, Бекком, и позже самим Успенским. Ораж сравнивает сознание животного с листком чувствительной бумаги. Он интерпретирует его как простое, одноплоскостное сознание, не требующее какого-либо осознания получаемых впечатлений. Человеческое сознание он понимает, как чувствительный листок бумаги, сложенный таким образом, что возникает вторая плоскость, создающая позиции для наблюдателя этих простых впечатлений. Высшие пределы человеческого сознания могут быть проиллюстрированы таким сворачиванием бумаги, когда она образует сферу. Сознание сверхчеловека, согласно Оражу, может иметь сравнение с сознанием человека, так же как сознание человека имеет сравнение с сознанием животного.

Сознание сверхчеловека представляется в виде чувствительного листка бумаги, сложенного втрое. Точно так же, как человеческое сознание может наблюдать простую животную чувствительность, так и сознание сверхчеловека может наблюдать человеческое сознание. Рождение этого нового наблюдателя происходит в недрах человеческого сознания, так же как и человеческое сознание развилось из животного. Возникновение сверхчеловека представляется мистическими доктринами как второе рождение, или пробуждение от сна. Ораж предсказывал, что возникновение сверхчеловека будет сопровождаться ростом “экстатических способностей”, и развитие это он считал опасным без правильного управления им. Он верил также, что методы, используемые на пути достижения стадии сверхчеловека, будут связаны исключительно с индивидуальной ответственностью.

Концепции сверхчеловека Успенского и Оража и их подход к этой проблеме имеют между собой много общего. Во-первых, оба они разделяют энтузиазм по поводу этой идеи и страстную увлеченность ею. Оба они полагались на умозаключения по аналогии, сравнивая отношение человека к животному с тем, какое существует между сверхчеловеком и человеком. Подобно Оражу, Успенский был озабочен трудностями и опасностями на пути человека к сверхчеловеку, который они оба видели как путь, связанный с индивидуальным выбором. Оба подчеркивали важность эмоционального развития и писали об “эмоциональности” сверхчеловека, необыкновенно превосходящей эмоциональность обыкновенного человека. Согласно Успенскому, “нормальным физическим состоянием сверхчеловека” было состояние экстаза, и с ним соглашался Ораж, что является следствием их общих неоплатонических корней.

Обзор основных источников, оказавших влияние на формирование концепции сверхчеловека Успенского, приводит к следующим выводам. Сверхчеловека Успенского можно рассматривать как развитие радикальной метафизической тенденции, которую мы находим у Соловьева и его последователей. Основными источниками вдохновения для выработки модели сверхчеловека у Успенского были “Так говорил Заратустра” Ницше и теософские труды Е.П. Блаватской. Заратустра Ницше был художественным воплощением идей о сверхчеловеке, в то время как теософия обеспечивала спиритуалистический космогонический контекст концепции духовного восхождения человека к сверхчеловеческому идеалу. Среди источников влияния мы также отмечали книгу Бекка, разработавшую идею космического сознания, которое, по Бекку, было имманентным и возникающим и вследствие общественных изменений, и в результате изменений человеческого сознания. И наконец, как и Ораж, Успенский отмечал у сверхчеловека “экстатические особенности” состояний как одну из важнейших его характеристик.

Сверхчеловек Успенского, будучи уникальным порождением столь различных влияний и плодом его собственной интуиции, был для него оригинальной