чуть не вывернул бедро, стараясь разглядеть царапину.

— Это свинство, — сообщил Роберт темноте, — такое невезение. — «А все она. Почему не рассказала», — подумал он, проклиная всех сестер на свете.

Мальчик поднял с травы то, что уронил при падении, и пробрался по мокрой от росы лужайке к дому ректора. Наверху, в пустовавшей всегда комнате, был свет, и сердце у него упало. Неужели «он» так рано лег спать? Но тут Роберт увидал на перилах веранды чьи-то башмаки, красным глазком затлелась сигарета. Он облегченно вздохнул: наверно, Дональд!

Он взбежал по ступенькам, окликнул:

— Здорово, Дональд!

— Здорово, полковник! — ответил сидящий.

Мальчик всмотрелся — военная форма. Наверно, он! «Сейчас все увижу», — в восторге подумал Роберт и, щелкнув карманным фонариком, направил его прямо в лицо сидящему. Фу, черт! Он пришел в полное отчаяние. Уж не везет — так не везет. Сговорились они все, что ли?

— Да у вас никакого шрама нет! — с презрением сказал он. — И вовсе вы никакой не Дональд!

— Верно, братишка, угадал: никакой я не Дональд. Только ты бы лучше повернул фонарь куда-нибудь вбок, а?

Мальчик потушил фонарь, пришибленный, разочарованный. Вдруг он крикнул:

— Почему мне ничего не хотят сказать?! Я только спрашиваю: какой у него шрам, а они мне не говорят. Скажите, он уже спит?

— Да, спит. Сейчас не время смотреть, какой у него шрам.

— А завтра утром? — Ис надеждой: — Можно завтра утром посмотреть?

— Не знаю. Подождем до завтра.

— Слушайте, — оживился мальчик, — давайте сделаем так: завтра в восемь мне надо в школу, а вы его как-нибудь заставьте выглянуть в окошко, а я пройду мимо и все увижу. Я спрашивал Си, а она ничего не говорит.

— А кто это Си, братишка?

— Ну, сестра моя. Ох, до чего она подлая! Разве я бы ей не рассказал, если б увидал такой шрам?

— Еще бы! А как звать твою сестру?

— Ее звать Сесили Сондерс, как меня, только меня звать Роберт Сондерс. Сделаете, а?

— Ага… Сесили… Ладно, надейся на меня, полковник!

Мальчик с облегчением вздохнул, но не уходил.

— Скажите, а сколько у них тут солдат?

— Да вроде как бы полтора…

— Полтора? А они живые?

— Да, как будто живые.

— Как же это — полтора солдата, если они живые?

— Спроси у военного министерства. Они умеют это делать.

Роберт помолчал, подумал.

— Черт, вот бы нам домой настоящих солдат. Как, по-вашему, можно?

— Наверно, можно.

— Можно, правда? А как?

— Спроси сестрицу. Она тебе скажет, как.

— Да, скажет она, черта с два!

— Не бойся, скажет. Ты спроси.

— Ладно, попробую, — согласился Роберт, не очень надеясь, но не теряя оптимизма. — Ну, мне надо идти. Наверно, там меня уже ищут, — объяснил он, спускаясь по ступенькам. — До свидания, мистер, — добавил он вежливо.

— Пока, полковник!

«Завтра увижу шрам! — думал он радостно. — А верно, может, Си знает, как нам заполучить в дом солдата? Вообще-то она ни черта не знает, а вдруг про это знает? Нет, девчонки мало чего знают, на них и рассчитывать не стоит. Зато я хоть шрам увижу, и то хорошо».

Белая куртка выплыла из-за угла, тускло светлея в ранней ночной темноте, и голос Тоби сказал вслед маленькому Роберту, когда тот подымался по ступенькам:

— Как же так, зачем не пришел ужинать? Мамаша и тебе и мне все волосы повыдирает. Разве можно к ужину опаздывать? Велела тебе вымыться, грязным в столовую не ходить. Ступай в ванную, я тебе там приготовил водичку, тепленькую, хорошую. Ну, беги! Я им скажу, что ты тут.

На бегу Роберт остановился у комнаты сестры.

— А я завтра увижу шрам. Гы-ы-ы! — Вымытый, голодный, он влетел в столовую, ловким военным маневром скрыв поврежденный тыл. Он не обратил никакого внимания на укоризненный взгляд матери.

— Роберт Сондерс, где ты был?

— Мамочка, там у них солдат сказал — нам тоже такого можно.

— Кого такого? — сквозь сигарный дым спросил отец.

— Такого солдата.

— Солдата?

— Да, сэр. Он так говорит.

— Кто это «он»?

— Да тот солдат, он живет у Дональда. Говорит, мы себе тоже можем завести солдата.

— Как это — завести?

— Не сказал как. Говорит: твоя сестра знает как.

Мистер и миссис Сондерс поглядели друг на друга через голову Роберта, а он, уже забыв обо всем, жадно накинулся на еду.

3

«Поезд дальнего следования.

Миссури, 2 апреля 1919 года.

Милая Маргарет,

Скучаете ли вы без меня, как я скучаю без вас? В Сан-Луисе было ужасно скучно. Пробыл там всего полденька. Пишу наспех, чтоб вы меня не забывали и ждали. Как жалко, что нам так скоро пришлось расстаться. Повидаю маму, улажу дела, и сразу к вам вернусь. Маргарет, ради вас я буду работать, как черт. Это я пишу наспех, чтобы вы меня ждали и не забывали. Поезд трясет, как черт, все равно писать нельзя. Привет Гиллигену, пусть не разоряется, я скоро приеду. Вечно буду вас любить,

любящий вас

Джулиан».

— Как фамилия этого ребенка, Джо?

Миссис Пауэрс, как всегда в прямом и темном платье, стояла на веранде, освещенная солнцем. Утренний ветер забирался в ее волосы, заливал за ворот, как вода, неся в себе солнечное тепло. Голуби ложились на церковный шпиль серебристыми косыми мазками. Газон, спускавшийся к изгороди, посерел от росы, и негр-садовник, одетый запросто, в нижнюю рубаху и комбинезон, проходил с косилкой по газону, оставляя за собой темно-зеленую полосу, словно развертывая ковер. Мокрые травинки, отрываясь от лезвий косилки, липли к его ногам.

— Какого ребенка? — Гиллиген, явно стесненный новым грубошерстным штатским костюмом и полотняным воротничком, сидел на перилах и сосредоточенно курил.

Вместо ответа она подала ему письмо. Сдвинув сигарету в угол рта, он прищурился сквозь дым и стал читать.

— А-а, вы про аса? Фамилия его — Лоу.

— Верно: Лоу. Все старалась вспомнить, когда он уехал, и никак не могла.

Гиллиген вернул ей письмо.

— Потешный малый, верно? Значит, вы презрели мою любовь и приняли его?

Платье на ветру во весь рост прильнуло к ней.

— Пойдем в сад, там и мне можно покурить.

— Курите тут. Падре не рассердится, ручаюсь.

— Знаю, что не рассердится. Но я боюсь его прихожан. Что они подумают, когда увидят, что незнакомая женщина в черном курит на веранде пасторского дома в восемь часов утра?

— Решили бы, что вы — эта самая французская, как их там называют, и что вас лейтенант привез с собой. От вашего доброго имени ничего не останется, дай им только до вас добраться!

— Это вы печетесь о моем добром