— Рассказывайте-ка мне, как называются улицы, которые мы проезжаем, чтобы я потихоньку привыкал…

Они ехали по Набережному проспекту, на котором сразу же выделялось среди других здание Таможни, потом повернули направо, на улицу Графа Валле-Флор, которая казалась самой оживленной в городе. Потом они ехали по Матеуш Сампайю, на углу которой Агоштинью обратил его внимание на пивной ресторан Elite, «самый посещаемый в городе» («Похоже, что у этого заведения вряд ли есть конкуренты», — подумал про себя Луиш-Бернарду). Потом они повернули на улицу Алберту Гарриду или Торговую улицу, как она еще называлась. В это время она вновь начинала заполняться прохожими, поскольку многие из жителей все еще возвращались с пристани, где встречали нового губернатора.

Далее карета въехала на Площадь генерала Кальейруша с симпатичной открытой оркестровой площадкой, затем следовала улица с тем же названием, на которой располагался особняк Вишта Алегре и аптека «Фария», два из наиболее приметных зданий в городе. В конце улицы возвышался мрачный, жутко некрасивый кафедральный собор, который подавлял своей массивностью все вокруг. Впереди виднелась еще одна площадь с расположенными напротив друг друга муниципалитетом, квадратной, не слишком изящной конструкцией коричневатого цвета, и зданием, в котором размещались суд и почта. Это была кремового оттенка постройка, выдержанная в колониальном стиле с венецианскими бледно-голубыми окнами, раскрытыми над фасадной частью, и крытой черепицей верандой, накрывающей тенью вход и первый этаж. Экипаж продолжил свой путь по широкому проспекту, по правую сторону которого располагался городской рынок, в то время уже почти пустой, и постепенно начал удаляться от центра, о чем свидетельствовали все более редкие дома и прохожие.

Лошади перешли на рысь, устремляясь далее по проспекту, и Луиш-Бернарду, без лишнего пояснения со стороны Агоштинью, понял, что они уже приближаются к конечной точке поездки, Дворцу правительства. Он располагался впереди и чуть справа по ходу их следования, сразу за тем местом, где улица уходила в сторону, очерчивая собой большую дорожную петлю с видом на океан. Перед дворцом была разбита огромная площадь с оркестровым помостом посередине и садовыми деревьями вокруг. За выложенной из камня стеной, вьющейся змейкой вдоль побережья, виднелся океан. Улица уходила дальше и терялась за городом, вероятно, продолжая свой путь вдоль береговой полосы.

Луиш-Бернарду смотрел на все, не очень-то понимая, что на этот счет думать: его новая резиденция представляла собой массивное здание несколько странной формы, довольно невнятная главная линия фасада почему-то обрывалась. Особняк имел два этажа и был выкрашен почти в тот же коричневатый цвет, что и здание муниципалитета, но чуть более светлого оттенка, с добавлением охры, а углы его и большие стрельчатые окна были подчеркнуты белым. Ограда, охватывающая всю прилегающую территорию, обозначала находящийся за ней густо засаженный деревьями сад. Рядом с распахнутыми воротами находился пост охраны с часовым, обозначая центральный въезд на территорию дворца, через который и проследовала карета с вступающим сегодня в должность Луишем-Бернарду.

У дверей его уже ждала дворцовая прислуга. Чуть впереди, в белом хлопковом костюме с блестящими позолоченными пуговицами, стоял высокий черный человек, лет шестидесяти, с седыми редеющими волосами. Агоштинью де-Жезуш снова выступил в роли представляющего:

— Это Себаштьян, старший слуга, который будет для Вашего Превосходительства чем-то вроде офицера по особым поручениям. Себаштьян начал здесь работать еще в детстве, мальчиком-разносчиком. Он здесь уже… сколько лет, Себаштьян?

— Тридцать два, сеньор Агоштинью.

— И сколько вам лет? — спросил Луиш-Бернарду.

— Сорок один, сеньор губернатор.

Он казался лет на двадцать старше, но, увидев его широкую детскую улыбку с двумя безупречно белыми рядами зубов, живой, без оттенка мрачности взгляд, Луиш-Бернарду сразу же проникся к нему симпатией. Он тоже широко улыбнулся и протянул слуге руку:

— Рад познакомиться с вами, Себаштьян. Уверен, что мы с вами поладим.

Последовал некий момент замешательства, когда рука Луиша-Бернарду повисла в воздухе. Краем глаза Себаштьян успел посмотреть на секретаря, чья секундная неловкость не осталась незамеченной вновь прибывшим. Потом он быстро решился и пожал протянутую ему руку, пробормотав «большое спасибо, сеньор губернатор». Формальность его снова пропала, а глаза и лицо заблистали светлой улыбкой. С заметным удовольствием Себаштьян начал представлять губернатору свою маленькую домашнюю армию: Мамун, повар, а также его жена и помощница Синья; Доротея, помощница, следящая за порядком в доме, а также за одеждой губернатора, молодая красавица-негритянка, со стройным, как пальма, телом и скрытным, застенчивым взором; Тобиаш, кучер и конюх, который вез губернатора от пирса до дворца, и Висенте, крестник Себаштьяна, служащий здесь разносчиком и выполняющий любые мелкие поручения. Луиш-Бернарду поприветствовал всех кивком головы и несколькими подходящими для этой ситуации словами, на что они ответили поклоном, не отрывая глаз от пола.

Секретарь далее объяснил, что покои губернатора расположены на верхнем этаже. Зал для приемов или вечеров с танцами находился на первом этаже и имел специальный боковой вход. Внизу работал секретариат правительства, где у Луиша-Бернарду также имелся его личный кабинет. В секретариате ежедневно находились сам Агоштинью де-Жезуш и еще дюжина сотрудников: «Как только господин губернатор решит удостоить своим посещением помещения первого этажа и будет готов принять меня для первого доклада, я сразу же представлю Вашему Превосходительству всех сотрудников секретариата. Но сейчас, вероятно, Вы хотели бы немного отдохнуть, принять ванну и пообедать. Поэтому, с Вашего разрешения, я оставлю Вас до того момента, когда Вы соизволите послать за мной. Не извольте беспокоиться — буквально в любое время, поскольку живу я здесь совсем рядышком». Луиш-Бернарду тут же согласился на предложение секретаря, постояв потом еще немного около двери, наблюдая, как тот удаляется прочь, семеня своими мелким шажками.

Слуги уже вернулись к своей работе внутри дома, и лишь Себаштьян оставался в ожидании. Луиш-Бернарду еще какое-то время стоял без движения, смотря на пустынную площадь за окном, слушая доносившийся издалека шум города. В воздухе по-прежнему чувствовался густой запах сельвы, однако влажность уже значительно снизилась, и сквозь облака начинало пробиваться голубое небо. Ощущался даже легкий соленый ветерок, идущий с моря, от которого вдруг все начинало казаться спокойным и безмятежным. И, впервые за долгое время, тоска, преследовавшая его постоянно, когда он начинал думать о Сан-Томе, неожиданно сменилась необъяснимой радостью, которая удивила его, словно нежданная хорошая новость. Очнувшись от своих мыслей, он проследовал внутрь здания:

— Ну что, Себаштьян, давайте знакомиться с домом!

Все благородные породы древесины, добываемой на острове — камбаловое дерево, фока, сипо, хлопковое дерево — в изобилии присутствовали в интерьере дома, начиная со ступенек лестницы, ведущей на верхний этаж, заканчивая обшитыми деревянными панелями дверьми, балконными наличниками или дощатым полом. Общий для всего этого, единообразный тон был темно-коричневый. Видно было, что дерево являлось прочным и служило десятилетиями, покрываясь один за другим слоями мастики. Луиш-Бернарду заметил, что пол не скрипит при ходьбе по нему, возвращая в ответ лишь гулкое звучание тяжелой, плотной древесины. От прихожей дом расходился в трех направлениях: налево размещались спальни, впереди, с видом на океан, гостиные, и справа — кухня и помещения для слуг. Главная гостиная служила местом для приемов, обставленная мебелью, которая, вероятно, была адекватна статусу губернатора одного из самых малых заморских владений Португалии. Обивка кресел и диванов уже слегка потускнела по сравнению со своим оригинальным видом, имея, судя по всему, когда-то бледно-розовый цвет, который сейчас был просто блеклым. Огромное, в полный рост зеркало, занимавшее чуть ли не половину одной из стен, уже отражало лишь нечеткие тени в трещинах, образовавшихся из-за многолетнего воздействия влаги. Свисавшая с потолка люстра говорила о том, что ее купили на каком-нибудь мебельном аукционе, куда сдают свои вещи представители лиссабонского среднего класса. В целом, вся обстановка была плохо подобрана, и одно плохо увязывалось с другим. Спасал весь этот хаотичный ансамбль лишь океан, видимый чуть вдалеке, за большими, доходящими почти до пола окнами. Здесь же, рядом находилась небольшая комнатка, куда Луиш-Бернарду попросил Себаштьяна поместить его стол и граммофон, привезенные из Лиссабона. Напротив нее, примыкая к гостиной, располагалась столовая для официальных приемов, которая, по контрасту с залом, была значительно проще и симпатичнее: большой, во всю ее длину деревянный обеденный стол на тридцать человек по одну сторону, и настенное панно, изображающее сцену на плантации, с большим хозяйским домом, негритянским жилищем, белым надсмотрщиком, отдающим распоряжения черным работникам, и окружающей всю эту сцену рощей деревьев какао. Над самим столом с потолка свисала большая рама с натянутым на нее расшитым кружевным полотном, напоминающим римский парусник. Когда слуги с каждой из сторон стола раскачивали его, оно действовало как гигантский веер, освежающий сидящих за столом во время трапезы. Как позже установит Луиш-Бернарду, это было важнейшим элементом в доме каждого управляющего плантации и необходимым свидетельством его положения в обществе. Между столовой и кухней находилась проходная буфетная комната со стенами, на которых были укреплены высокие, до потолка полки с посудой. Она соединяла собой две хозяйственные службы дворца. Здесь было всего одно окно, которое, однако, также выходило на небольшую веранду с видом на океан. Луиш-Бернарду приказал поставить сюда стол, достаточный для четырех человек, и сказал Себаштьяну, что именно здесь, а не в огромной столовой, он будет принимать пищу, в том числе и завтракать.