В будний день, да ещё в рабочее время народа на галереях, где были расположены магазины, практически не было. Анатолий подвёл Машу к магазину «Меха» и затолкал внутрь. Пожилая продавщица ринулась им навстречу:

– Анатолий Иванович, здравствуйте! Какими судьбами?

– Вот, – Анатолий подтолкнул Машу вперёд, – эту девушку надо приодеть. Недорого, но стильно и со вкусом.

Маша опять разинула рот и почувствовала себя чуркой с глазами.

Продавщица на минуту задумалась, потом ухмыльнулась и со словами:

– Я знаю, что вам надо, – скрылась в подсобке.

Маша жалостно посмотрела на Анатолия.

Он ободряюще ей подмигнул.

– У меня нет денег, – наконец выдавила из себя Маша.

– Я знаю. А кто о деньгах говорит?

– Нам подарят?

– Вам подарят.

– Как это?

– Так это.

– Это невозможно. – Маша решительно направилась к двери.

– Возможно. – Анатолий перегородил ей дорогу. – Вы же слышали, я сказал – недорого. Я партнёр в этом магазине. Мне сделают по себестоимости.

– Вы же шофёр.

– Одно другому не мешает.

В этот момент вернулась продавщица. В руках она держала нечто дымчатое и по виду стоящее бешеных денег.

– Что это? – испуганно спросила Маша. – Похоже на шиншиллу.

– Не бойтесь, – засмеялась продавщица, – это овчинка. Особая выделка.

Маша дотронулась до дымчатого, оно на ощупь было тонкое и шелковистое. Впечатление дорогого изделия усиливала отделка из голубой норки, идущая по краю. Продавщица помогла Маше надеть шубку, и по глазам Анатолия Маша поняла, что эта шуба ничем не хуже того пальто, которое погибло под обломками фитнеса. Более того, в магазин тут же заглянула пара явно заинтересованных покупателей. Маша посмотрела в зеркало и не смогла оторваться. Шуба сидела как влитая, как будто была сшита именно для Маши. Как говорится, по косточке. Картина была, пожалуй, покруче, чем на банковском приёме с голой спиной и шампанским. Вот бы Яна её в этой шубе увидела! Когда же продавщица назвала Анатолию цену, Маша от удивления чуть не села тут же на пол. Шубка по себестоимости была чуть дороже её пуховичка. Анатолий расплатился, пуховичок положили в красивый пакет, и всю дорогу до машины Маша ловила на себе восхищённые взгляды мужчин.

– Я вам верну деньги, – сказала она Анатолию, когда они сели в машину. – У меня завтра подписание договора. Я получу очень приличные проценты.

– Зачем вам возвращать мне деньги? – спросил Анатолий.

– Ну, так положено. Неприлично принимать такие дорогие подарки.

– Допустим, подарок вовсе не так дорог, как выглядит. А почему это неприлично принимать дорогие подарки?

– Ну, чтобы не быть обязанной.

– Вы не хотите быть мне обязанной? Почему?

– Ну…, – Маша опять смутилась. Ну что это за человек такой? Постоянно заставляет её смущаться!

– А давайте, Маша, вы будете мне обязанной. Попробуйте, вдруг вам понравится?

– Вы и правда хотите, чтобы я вам была обязана?

– Очень хочу!

Маша тут же вспомнила Яну. Что там она говорила? Когда о тебе заботится человек, который тебя любит, в этом нет ничего плохого. Ну, это когда любит, а когда незнакомый? Вернее малознакомый. Выходит, хочет познакомиться поближе, но так ведь и Маша сама не возражает с Анатолием поближе познакомиться.

– Тогда расскажите, как вы стали совладельцем мехового магазина.

– Давным-давно…

– Когда земля была плоской и покоилась на трёх китах и черепахе?

– Нет, чуть попозже, когда перестройка уже подходила к концу и лихие девяностые почти отгремели, возил я одного кренделя из Смольного.

– Из самого Смольного?

– Из самого. Чем он там в этом Смольном заведовал, я не знаю, что-то там точно распределял. Это факт. Потому как благодарил его народ очень шибко. В основном борзыми щенками.

– Зачем ему в Смольном столько собак?

– Имеются ввиду не собаки, а благодарность в натуральном выражении.

– Золото, бриллианты?

– Гораздо круче. Доли в нарождающемся бизнесе. Не бог весть какие большие, процентов десять, пятнадцать. Иногда, правда, и до двадцати доходило. Вот. А оформлять на себя все эти бизнесы господин этот хороший из осторожности не желал. Потому как был он товарищ учёный, у власти еще при коммунистах кормившийся. Вот и записывал он доли эти на доверенных людей.

– На родственников?

– Ну, у кого-то, наверное, и родственники бывают доверенные, но у нашего таких было немного. А потом, случись что, органы всё, записанное на родственников, вычисляют моментально. Поэтому люди эти солидные пишут всё на посторонних граждан. На юристов разных, помощников да на шофёров. Вот мне и свезло. Записал мой шеф на меня долю в сети меховых магазинов.

– А вы этого шефа в землю закопали да надпись написали?

– Не я. Хотя меня тогда тоже маленько задело, и лежал я в больнице целый месяц. Шрам вот у меня даже имеется, – Анатолий задрал свитер и продемонстрировал Маше загорелый живот с весьма внушительным шрамом.

– Ой, – пискнула Маша. Вид этого шрама почему-то сделал Анатолия каким-то беззащитным и очень родным. У Маши даже в носу защекотало.

– Вот тебе и «ой»! А шеф мой не выжил. Жаль, хороший был мужик, хоть и мздоимец. А кто на Руси не мздоимец?

– Только тот, у кого возможности нет.

– Правильно! Люблю умных девушек.

– А дальше?

– Дальше оклемался я маленько и пошёл к вдове. Так и так, говорю, имеется на мне ваша собственность. А вдова, надо сказать, хоть и блондинка на всю голову, но тоже баба хорошая, добрая. Говорит: «На фига мне, Толя, эта доля? Я хочу после всего, что со мной тут приключилось, валить отсюда, да побыстрее. Так что мне деньги нужны дозарезу. Сколько там эти меха за год денег дают?» Поднял я всю документацию. Расписки, ордера и всё такое прочее и вычислил требуемую сумму. Тут вдова мне и говорит: «Гони, Толик, мне годовой бонус, да забирай себе всю эту галиматью». Так и порешили. Я тогда в долги влез, машину свою продал, но деньги собрал. Вот с тех пор и совладелец. Чем могу бизнесу помогаю. Связи-то у меня кое-какие есть. Я же разных людей вожу. У них и возможности разные имеются. Так что я не просто клоп-пиявка на шее отважного предпринимателя, а полноценный соучастник.

– Здорово! Так вы же можете и вовсе не работать.

– Ну, во-первых, денег с мехов не так уж и много, чтоб на них существовать, но в хозяйстве они не лишние, а во-вторых, не работать я не могу. Я ж со скуки тогда повешусь.

– А я мечтаю не работать, чтобы морды эти недовольные не видеть. Не работать и жить в собственном доме. На берегу моря где-нибудь.