на шоссе.

— Вон! — указал один на кусты, рассыпанные по буграм над дорогою. — Самое засадистое место.

— Они сюда хотели?

— Сюда! Сейчас кто-нибудь покажется. Потому они наблюдают.

Подошли поближе. Никто не показывался.

— Гляди-ка! — говорил один, останавливаясь возле кучки темных камней. — Кровь!.

— Вон еще.

Подошли вплотную, — никого. Двое полезли наверх, другие остались поджидать внизу. Кто-то дернул Сергея за рукав. Он обернулся и увидал Севрюкова, с ужасом смотревшего на него.

— Ты что!.. — спросил Сергей удивленный. — Да говори же!.

— Они там… — беззвучным, оборвавшимся голосом ответил Севрюков, показывая куда-то на море. — … На берегу!.

Тут и Сергей увидел на берегу трупы расстрелянных белыми товарищей. И пошел туда.

Стоял Сергей задумчиво. Сняв шапки, стояли оставшиеся с ним партизаны, склонившись над трупами товарищей. Шуршало море гальками. Тихо всплескивая, набегала голубоватая прозрачная волна на берег и, прильнув ласково к откинутой руке Яшки, уходила обратно.

— Не дождались! — сказал кто-то, вздохнув тяжело.

— Нет!..

XXV

И все рухнуло. Заметались беспомощно тысячами солдаты, беженцы, офицеры. Бросились с отчаяньем к морю. Чуть не с оружием врывались на переполненные суда. Ждали с лихорадочным нетерпением новых. Новых не было. Старые уходили. Начиналась паника. Разбежались все от орудий, от пулеметов, от обозов. Пехотинцы кидали на улицах винтовки. Кавалеристы пускали лошадей, сбрасывали шашки. Повсюду метались офицеры. Срывали погоны… Проклинали всех и все.

На окраинах, около цементных заводов, раздавалась беспорядочная трескотня.

— Большевики в городе! — послышались крики. У набережной кто-то испуганно взвизгнул.

И почти что в самую гущу вылетел откуда-то небольшой кавалерийский отряд и, не обращая ни на кого внимания, умчался, трепыхая красным значком, дальше.

Вскоре и весь город был занят.

Сергей с винтовкой в руках бегал по улицам. Он уже знал, что его бригада здесь, и разыскивал свой полк. Но посреди сумятицы и шума добиться толком ничего не мог.

Кто-то сказал ему, что полк, кажется, на вокзале.

Кинулся бежать туда и вдруг столкнулся, совершенно неожиданно, со знакомым красноармейцем из команды связи своего полка.

— Петров!.. Где наши? — крикнул он.

— Горинов!!. — отскочил даже тот. — Откуда?

— После!.. После! Где наши?

— Наши везде. И на станции и в порту.

— А разведка?

— Вон! Видите пристань… Так они там охраняют что-то.

Стрелой полетел туда. Ну, конечно, они… Вон Владимир, кричит что-то и бегает, расставляя людей. Вон Дройченко, возле громадной кучи тюков со снаряжением.

— Володька! — кричит Сергей. — Володька! Здравствуй!..

Повернувшись, тот замер от изумления, потом бросился к нему. Со всех сторон бежали красноармейцы его команды. Откуда-то стремительно, как и всегда, вылетел Николай и завопил от радости что-то совсем несуразное.

Сергея расспрашивали, — он распрашивал. Ему тискали руки, — он жал руки.

— Я говорил! — перебивая всех, кричал Николай. — Я говорил, что будет!..

И смеялись кругом все громко, искренно и весело.

Рухнул белый юг. Разгром был полный. Тысячи офицеров, десятки тысяч солдат были взяты за последние дни в плен. А уж об остальных нечего и говорить. Орудия, пулеметы, бронемашины, бронепоезда…

— Смотрите, товарищи! — говорил Сергей, когда все немного успокоились. — Пришел и наш черед. Сегодня вся армия… вся Республика… сегодня мы празднуем победу.

Кругом била жизнь ключом. Носились кавалеристы.

Проходили отряды с песнями, и откуда-то доносились бодрые, приподнимающие звуки боевого марша.

А на море, у далекого синего горизонта, чуть заметные темные точки, — корабли Антанты дымили трубами…

…Корабли Антанты покидали Советскую страну.

Аркадий Гайдар

Бумбараш (Талисман)

Часть первая

Бумбараш солдатом воевал с Австрией и попал в плен.

Вскоре война окончилась. Пленных разменяли, и поехал Бумбараш домой, в Россию. На десятые сутки, сидя на крыше товарного вагона, весело подкатил Бумбараш к родному краю.

Не был Бумбараш дома три года и теперь возвращался с подарками. Вез он полпуда сахару, три пачки светлого офицерского табаку и четыре новых полотнища от зеленой солдатской палатки.

Слез Бумбараш на знакомой станции. Кругом шум, гам, болтаются флаги. Бродят солдаты. Ведут арестованных матросы. Пыхтит кипятильник. Хрипит из агитбудки облезлый граммофон.

И, стоя на грязном перроне, улыбается какая-то девчонка в кожаной тужурке, с наганом у пояса и с красной повязкой на рукаве.

Мать честная! Гремит революция!

Очутившись на привокзальной площади, похожей теперь на цыганский табор, Бумбараш осмотрелся — нет ли среди всей этой прорвы земляков или знакомых.

Он переходил от костра к костру; заглядывал в шалаши, под груженные всяким барахлом телеги, и наконец за углом кирпичного сарая, возле мусорной ямы, он натолкнулся на старую дуру — нищенку Бабуниху.

Бабуниха сидела на груде битых кирпичей. В руках она держала кусок колбасы, на коленях у нее лежал большой ломоть белого хлеба.

«Эге! — подумал изголодавшийся Бумбараш. — Если здесь нищим подают колбасою, то жизнь у вас, вижу, не совсем плохая».

— Здравствуйте, бабуня, — сказал Бумбараш. — Дай бог на здоровье доброго аппетиту! Что же вы глаза выпучили, или не признаете?

— Семен Бумбараш, — равнодушно ответила старуха. — Говорили — убит, ан живой. Что везешь? Подай, Семен, Христа ради… — И старуха протянула заграбастую руку к его сумке.

— Бог подаст, — отодвигая сумку, ответил Бумбараш.

(Ишь ты, как колбасу в мешок тыркнула.) — Нету там ничего, бабуня. Сами знаете… что у солдата? Ремень, бритва, шило да мыло. Вы мне скажите, брат Василий жив ли?.

Здоров? Курнаковы как?. Иван, Яков?. Варвара как? Ну, Варька… Гордеева?

— А не подашь, так и бог с тобой, — все так же равнодушно ответила старуха. — Брат твой по тебе давно панихиду отслужил, а Варвара… Варька твоя в монастырь не пошла… Лежа-ал бы! — протяжно и сердито добавила старуха и ткнула пальцем Бумбарашу в грудь — А то нет!..

Поднялся!. Беспокойный!

— Слушайте, бабуня, — вскидывая сумку, ответил озадаченный Бумбараш, — помнится мне, что дьячок вам однажды поломал уже ребра, когда вы слезали с чужого чердака. Но… бог с вами! Я добрый.

И, плюнув, Бумбараш отошел, будучи все же обеспокоен ее непонятными словами, ибо он уже давно замечал, что эта проклятая Бабуниха вовсе не так глупа, какой прикидывается.

До села, до Михеева, оставалось еще двадцать три версты.

Попутчиков не было. Наоборот, оттуда, с запада, подъезжали к станции всё новые и новые подводы с беженцами.

Говорили, что банда полковника Тургачева и полторы сотни казаков идут напролом через Россошанск, чтобы соединиться с чехами.

Говорили о каком-то бешеном атамане Долгунце, который разбил Семикрутский спиртзавод, ограбил монастырь, взорвал зачем-то плотину, затопил каменоломни.

Рубит головы направо и налево. И выдает себя за внука Стеньки Разина.

«Хоть за самого черта! — решил Бумбараш. — А сидеть