— Возражаю.

— Это осложняет ситуацию. В таком случае мы вынуждены препроводить вас в участок.

— Вы сказали, что против меня нет обвинения?

— Нет. Но есть подозрение. Если вы ни в чем не виноваты, то в ваших интересах помочь нам. Мы расследуем преступление. И имеем полное право задержать вас. Выбирайте сами.

До сих пор Карл Ланге смотрел на полицейского. Теперь он опустил глаза, постоял, глядя в пол, и начал медленно расстегивать брюки. Его душил гнев, но такой бессильный, такой вялый, его только на то и достало, чтобы стянуть портки прямо на глазах у полицейских. Карл Ланге остался в зеленых трусах, светлые вельветовые брюки он стиснул в руке. Полицейский молча взял их у него. Потом Карл Ланге заперся в спальне и долго не выходил. Думать он был не в состоянии. Из гостиной доносился негромкий разговор. Он выбрал другую пару брюк, почти неотличимую от конфискованных. Зазвонил телефон. Он вернулся в гостиную и взял трубку.

— Алло.

— Это Роберт. Я не помешал?

— Да… Ты дома?

— Дома.

— Я тебе перезвоню.

Он положил трубку. Потом обернулся к полицейским:

— Что-нибудь еще?

— Пока нет. Вот расписка на пальто и брюки. Мы с вами свяжемся. Вы никуда не собирались уезжать?

— Нет.

— Не принимайте это так близко к сердцу.

— Спасибо за заботу! Кстати, вы не представились.

— Ханс Осмундсен.

— Ханс Осмундсен, — повторил он, подошел к столу и записал имя на обороте конверта, потом повернулся к ним: — Теперь все.

Они ушли. Карл Ланге смотрел в окно, пока машина не отъехала.

Потом пошел в кухню и поглядел в зеркало. Вспомнил, что не перезвонил Роберту, но отогнал эту мысль. Взял голубой тазик для мытья посуды, налил в него теплую воду, отнес в спальню, потом достал бритву и ножницы. И в несколько минут покончил с бородой. Глядя на свое отражение, он подумал: а зачем они спрашивали, был ли я в «Ирме»?

Он ополоснул тазик, убрал его на место в шкаф и снял телефонную трубку.

— Привет, это Карл. У меня была мама. Ты позвонил, как раз когда она уходила.

— Я так и понял, что у тебя кто-то есть. Тут приехал мой коллега из Германии, из ФРГ, нормальный мужик, тебе понравится, по-английски говорит отлично, но при нем жена, которая знает только немецкий, а я тут пас. Может, заскочишь вечером, посидим?

— Вечером? Дай-ка подумать. Я горю со срочным переводом.

— Жалко. Но все-таки постарайся, ладно? Вдруг вырвешься.

— Хорошо, попробую. Но я ничего не обещал.

— Отлично, огромное спасибо!

Он положил трубку, еще постоял, подумал: если они не блефуют с описанием, чего они меня просто не арестовали? Наверняка блефуют. А может, пасут меня на длинном поводке, хотят посмотреть, что я стану делать?

Карл Ланге мерил шагами не слишком большую комнату; он еще раз вспомнил все, что сказал полицейский, он надеялся докопаться до скрытого смысла. Но только убедился в очевидном: его обвиняют в изнасиловании малолетней девочки.

* * *

Двумя часами позже Карл Ланге вышел из квартиры. В подъезде он никого не встретил, а то бы их поразило, как изменился их сосед. Он не только сбрил бороду, но и подстриг волосы; на голове у него была серая бейсболка, которую он не носил уже несколько лет. Одет он был в темные брюки и поношенную кожанку. Все знакомые без труда узнали бы его, но выглядел он иначе. И под описание больше не подходил.

Он отправился на улицу по двум причинам. Во-первых, он хотел знать, следят ли за ним. И в таком случае попробовать оторваться от хвоста. Это была первая причина. Во-вторых, снедавшее его отчаяние гнало Карла Ланге прочь из тесной квартирки. Его приняли за (в «Ирме»? кто?) сексуального насильника, а два полицейских, поглядев на него и побеседовав с ним, ничуть не сочли эти обвинения абсурдными. Они видели его, говорили с ним, и он не сумел убедить их, что он не сексуальный маньяк!

С первым вопросом он разобрался быстро. Никто за ним не следил. Окончательно убедившись в этом, он задним числом сообразил, что слежки и не могло быть: даже полицейским не придет в голову предположить, что он выйдет из дому и тут же снова кинется кого-нибудь насиловать.

Но отчаяние, выгнавшее его из дому, подхлестывало его вперед: улица за улицей, а боль унижения не унималась. Была минута, ему даже захотелось пойти в Полицейское управление к этому Осмундсену и объяснить ему, с кем он имеет дело, но тут его как током ударило: а с кем он имеет дело? Кто я такой?

К Роберту он не пошел, это было выше его сил, особенно ахи «как он изменился». Он отключил телефон. Попытался поработать, но не смог. Его мучило воспоминание, оно всплыло в мозгу, покуда он прочесывал улицы. Это случилось давно, дети были еще крохотные. У них была подружка лет восьми, она обожала возиться с ними. Как-то после обеда, когда он отдыхал в спальне, укрывшись простыней, она зашла что-то спросить. Они заговорили, и во время разговора она своими маленькими пальчиками стала теребить пуговицы на его рубашке. Вдруг его проняло, у него встал. И ему захотелось, чтобы она не уходила, чтобы она теребила не только рубашку, в это невозможно поверить, но так было. И воспоминание об этом мучило его теперь.

Он выпил две таблетки снотворного и долго не мог заснуть.

Все следующее утро он не находил себе места и ждал, что зазвонит телефон. Он понятия не имел, сколько им нужно времени на экспертизу одежды, но твердо решил, что не будет покорно дожидаться, пока они соизволят снять с него обвинения. Лучше быть настойчивым, думал он обреченно.

Телефон не звонил, и он отправился в Полицейское управление. Со смешанным чувством страха и злости. Он сказал, что хотел бы поговорить с Хансом Осмундсеном. Его попросили подождать. Он не мог понять, зачем сюда пришел? Все, что он собирался сказать, забылось или звучало бессмысленно.

Осмундсен сидел, откинувшись на спинку стула, он не был приветлив, но и неприветлив не был.

— Пожалуйста, садитесь, — только и сказал он.

— Я полагал, что вы сегодня мне позвоните, — сказал Карл Ланге.

— Зачем?

— Я хочу, чтоб это дело было закрыто.

— В той части, которая касается вас, хотите вы сказать?

— Да. Находиться под подозрением такого рода более чем неприятно.

— Исследование вашей одежды еще не завершено. Хотя его результат не является решающим свидетельством ни «за», ни «против». Но это вы и сами понимаете.

— Вы хотите сказать, что результаты могут не уличить меня, но не избавят от подозрений?

— Именно так. Вы, я вижу, побрились. И подстриглись?

Карл Ланге не ответил. Осмундсен сказал:

— Вчера вы не ответили на вопрос, может ли кто-нибудь подтвердить, что позавчера вечером вы находились в своей квартире.