* * *

За оранжевыми от солнца веками щебетали птицы.

С трудом разлепив ресницы, Ратияр зажмурился и заворочался на шкурах. Выждав, когда привыкнут к свету глаза, он привстал на локте, прищурился и огляделся.

Клеть пуста, у входа лавка, где разложены пучки каких-то снадобий, полки у стены заставлены рядами разноцветных глиняных горшков. Очаг в центре пола не коптил, пепел взметнулся от хлопка двери, по полу зашлепали босые ноги.

– Ингрид, – позвал Ратияр, удивившись своему тонкому, как лепесток золы, голосу.

Она присела рядом, длинные пальцы осторожно заставили его лечь, положили на лоб прохладную тряпку. Ратияр положил руку на ее ладонь, обнял тонкую талию:

– Я скучал по тебе…

Ингрид осторожно коснулась его лица, заглянув в душу глазищами-изумрудами. Он улыбнулся, обнял ее сильнее, притянул к себе.

– Ия скучала… – проклокотал чужой голос. Ее вмиг почерневший рот растянулся в безгубый оскал, глаза превратились в зияющие впадины.

– Я иду… – прошипела тварь, обнажая желтые клыки. Ратияр вздрогнул, пытаясь оттолкнуть от себя покрытое шерстью чудовище, – и вывалился из сна, щурясь от яркого солнца, густо заливавшего клеть.

Хлопнула дверь, по полу зашлепали босые ноги.

– Ингрид… – Почуяв холодные мурашки на спине, Ратияр зашарил руками под шкурами в поисках оружия.

– Ратияр!

Он поднял голову на стоявшую перед ним девушку, худенькую, с длинными каштановыми волосами, схваченными сплетенным из кожи ободком, и с бледным лицом с синими глазами. Дочка нелюдимой знахарки, с другого конца села.

– Ратияр! – завопила она, подпрыгнув на месте и захлопав в ладоши. – Миленький! Очнулся!

Она осторожно заставила его лечь на спину, сменила влажную повязку на лбу:

– Лежи! Я дядю сейчас позову!

– Кто ты? Где Ингрид?

Девушка резко умолкла, задумалась, потом тряхнула каштановыми кудрями:

– Сейчас дядя придет, все расскажет, – она снова заулыбалась, – а меня Велеславой звать!

Она легко бросилась к выходу, сверкнув кольцами на ободке. Ратияр приподнялся на локте, разглядывая разложенные на лавке снадобья.

– Вернулся! – прогудел Упырь Лихой, крепко хлопнув Ратияра по плечу, от чего тот, охнув, опрокинулся на спину.

– Живой! Живой! Вернулся! – тряс его за плечи Упырь, улыбаясь до ушей. Сзади кашлянула Велеслава.

– Твоя радость может отправить его обратно…

– Да… – Лихой смутился и встал, оправляя богатый, убранный золотыми бляхами пояс.

– Хравн… Где он? – Ратияр оперся спиной о стену, не спуская глаз с понурившегося старшего дружинника. Велеслава на цыпочках попятилась и тихонько прикрыла за собой дверь. Лихой вздохнул, почесал затылок, вздохнув снова:

– После того как… ну… после вот этого всего… он не поверил, что… я не буду его искать… как требует закон о поединках… Хравн поехал домой, в дорогу собираться…

– А ты? – прищурился Ратияр, догадываясь.

– А я… ну я…

– Ты что потом делал?

– А я… ну следом пошел… Я-то знал, что он давно в Ладогу собирался. А теперь подумал, точно, медлить не будет…

– Зачем за ним пошел?

Упырь Лихой выдавил усмешку, больше похожую на оскал жесткого, морщинистого лица.

– Затем, что не ошибался он, что не будут его искать…

– Что дальше было?

– Я его у лесной развилки догнал. Конь его шустрым оказался. Я стрелу Хравну прямо в глаз загнал, он на стременах обвис, тут коняга припустил. А кобыла моя, наоборот, оступилась, зараза… Если волки по дороге труп не раздербанят, до Ладоги так со стрелой в глазу и доедет мертвяк.

Ратияр поморщился, шевельнул плечом. Помолчал. Вздохнул, поднял глаза на дядьку, выдохнул тихо:

– Ингрид?..

Лихой ответил не сразу:

– Пойдем. Увидишься с ней сам.

– Жива, значит… – Ратияр улыбнулся запекшимися губами. – Помоги встать!

– Жива, – пробормотал дядя, старательно пряча глаза.

* * *

Полумрак, пахнущий травами. Белое лицо худенькой девушки, накрытой медвежьей шкурой до подбородка. Глаза широко раскрыты, губы беззвучно шевелятся.

– Ингрид… – Ратияр коснулся ее щеки.

Лед Ладоней не шелохнулась, продолжая смотреть вверх, сквозь закопченный потолок и белесую пелену зимнего неба.

– Она не слышит, – шепнула неслышно возникшая рядом Велеслава, – ее душа далеко летает… редко возвращается…

Ратияр опустился рядом с женой, взял в руку хрупкое запястье с выступающими жилками под туго натянутой кожей.

– Ты вернулся, и она вернется, – прошептала Велеслава, – быстро лишь кошки родятся… Будь с ней, говори с ней… Вернется…

Когда стемнело, Ратияр лег рядом с Ингрид, обнял, осторожно привлек к себе. Она казалась слепленной из воска, мягкого, теплого, но неживого. Он попытался заглянуть в странные, ничего не выражавшие глаза, но взгляд ее блуждал где-то далеко в других мирах. Когда он осторожно вошел в нее, лицо Ингрид не изменилось, словно она ничего не почувствовала.

– Дыши со мной, дыши со мной, – повторял Ратияр.

Она сотрясалась от его частых ударов, смотря куда-то сквозь. Он кусал ее губы, мял грудь, шептал имя, но Ингрид была далеко.

Ратияр со стоном вздрогнул, посмотрел в стеклянные глаза и оставил ее. Отвернулся, закрыл слипавшиеся веки.

Снилось, что похоронили его в постели собственного дома, насыпав могильный курган прямо на крышу и стены, земля сыпется с потолка, а где-то далеко, за толщей песка и глины, отчаянно кричит женщина, ее крик все громче и громче, и вот он уже совсем близко, протыкает уши, будто раскаленная игла…

Он вздрогнул, открыл глаза, сжимая припрятанный заранее скрамасакс, и похолодел.

Кричала лежавшая рядом Ингрид, бледная, словно призрак, с огромными от ужаса глазами, указывая дрожащим пальцем на него, Ратияра. Заходилась криком, не давая к себе прикоснуться.

Кричала, пока он не выполз из шкур и не вышел в зимнюю ночь, закрыв за собой дверь собственного дома. Ингрид успокоилась, за порогом стало тихо. Ратияр посмотрел на мерцавшие на ясном от мороза небе звезды, завернулся в плащ и поскрипел по снегу на другой конец села.

– Это я, – негромко сказал он, остановившись у порога.

Она не спала. Молча открыла дверь, пропуская его внутрь. Он увидел свою несобранную постель в углу под полками с рядами причудливых кувшинов.

– Мне нужно… – начал он, но Велеслава приложила горячий палец к его губам:

– Я знаю.

Ее тело оказалось жарким и жадным, как огонь. Когда в темноте погас последний стон и Велеслава уснула, крепко обвив его неожиданно сильными руками, он провалился в сон, уютный и теплый, как объятия влюбленной женщины.