Роберт ничего не написал своей жене. Он и супругам Вудс прислал лишь короткую записку, уведомляя о приезде Эми и сроке ее пребывания у них.

– А он не сообщил, что сам сюда приедет? – спросила она.

– Нет, – вновь ответила миссис Вудс, глядя на помрачневшее лицо Эми и ощущая от этого неловкость. – Полагаю, ваш муж сейчас очень занят при дворе, – добавила она, чтобы хоть как-то подсластить пилюлю. – В ближайшие недели он вряд ли сумеет вырваться домой.

«Боже, что я говорю? – злясь на саму себя, подумала миссис Вудс. – Куда это “домой”, если у супругов Дадли нет собственного жилья?»

Миссис Вудс поторопилась загладить допущенную оплошность и захлопотала вокруг Эми. Не желает ли гостья отдохнуть с дороги? Умыться? Может, она проголодалась и будет не прочь поужинать?

Эми поблагодарила ее за заботу и сказала, что очень устала и предпочтет лечь. Она быстро ушла, оставив миссис Вудс наедине с Лиззи.

– Она и впрямь утомилась, – сказала миссис Оддингселл. – Да и сил у нее маловато.

– Может, послать в Кембридж за нашим лекарем? – предложила миссис Вудс. – Очень умелый человек. Сразу же приедет. Кстати, он великолепно ставит банки, оттягивающие телесную жидкость. Я заметила, что Эми очень бледна. Наверное, от избытка воды в теле. А вы как думаете?

Лиззи Оддингселл покачала головой и ответила:

– По-моему, это расстройство иного рода.

Миссис Вудс подумала, что речь идет о несварении желудка, и уже хотела было предложить корень маранта с молоком, но тут ей вспомнился Роберт Дадли. Она видела его мельком во время коронации. Темноглазый мужчина ехал на черной лошади позади королевы, держась так, словно был принцем-консортом. Тогда миссис Вудс поняла, о каком расстройстве упомянула Лиззи Оддингселл.

После трапезы место возле королевы занял отнюдь не Дадли, а Сесил. Обед протекал со всей пышностью тюдоровских традиций. Слуги с большими тарелками бежали по длинному обеденному залу, торопясь подать королеве очередное блюдо. Но прежде его проверял главный дегустатор – не отравлено ли. Подавать еду ее величеству полагалось, припав на одно колено. Трое новых слуг не отличались изяществом манер. Это были люди Сесила, его шпионы, охранявшие королеву и учившиеся становиться на одно колено, не роняя при этом кушанья.

Елизавета брала с каждого блюда совсем понемногу, а затем отправляла тарелки дальше, своим фаворитам, сидевшим за длинным столом. Острые взгляды следили за тем, куда отправятся лучшие кушанья, и когда блюдо с тушеной олениной оказалось перед Робертом Дадли, кое-кто вполголоса высказал недовольство. Другие, менее привередливые персоны, обходились тем, что им подавали, и весело переговаривались. Когда обед закончился и слуги принялись убирать со столов посуду, королева подозвала к себе Сесила.

Елизавета подала знак музыкантам. Те заиграли. Теперь можно было начинать разговор, не опасаясь, что его подслушают.

– Есть новости о наемных убийцах? – спросила королева.

– Вы в безопасности, – ответил Сесил, глядя в ее напряженное лицо и понимая, что говорит не совсем правду. – Все гавани под наблюдением. Дворцовые ворота охраняются. Сюда и мышь не проскочит без того, чтобы мы об этом не узнали.

– Хорошо. Вели не терять бдительности. – Напряжение на лице Елизаветы сменилось вялой улыбкой. Сесил кивнул. – Теперь о Шотландии. Я прочла твои предложения. Но сделать то, что ты советуешь, мы не можем. Нельзя поддерживать мятежников, замышляющих свергнуть свою королеву. Это подрывает основы верховной власти. Нужно выжидать и следить за тамошними событиями.

Сесил предвидел, что получит такой ответ. Елизавета панически боялась допустить ошибку. Казалось, она слишком привыкла жить на самом краю беды и потому не решалась сделать шаг вперед или назад. Осторожность королевы была вполне оправданна. В Англии у любого принимаемого решения сразу же находилась сотня противников, а у перемен – целая тысяча. Все, что угрожало личному благополучию отдельного человека, делало его врагом престола. Все идущее ему во благо превращало его в алчного и ненадежного союзника королевы. Елизавета лишь недавно стала править Англией, и корона все еще непрочно держалась на ее голове. Она не осмелилась бы ни на какие действия, способные подорвать власть других монархов.

Сесил старался, чтобы эти мысли не отражались сейчас на его лице. По глубокому убеждению Уильяма, разум женщины, даже такой разносторонне образованной, как Елизавета, не мог вынести избытка сведений, а дамский темперамент не обладал силой, необходимой для принятия решений. Особенно взрывной, характерный для ее величества.

– Я никогда не поддержу мятеж против правящей королевы, – повторила Елизавета.

Сесил тактично умолчал о временах, когда именно она была средоточием, а то и вдохновительницей многих заговоров против своей законно правящей, помазанной на власть сводной сестры.

– Похвально, что ты желаешь поддержать шотландских протестантов в борьбе против их регентши Марии де Гиз, – продолжала Елизавета. – Но я не имею права поддерживать мятежников, замышляющих свергнуть свою правительницу, как и вмешиваться в дела другого королевства.

– Несомненно. Однако французская принцесса без колебаний вмешается в ваши, – предостерег ее Сесил. – Она не стесняется изображать на своем гербе английских геральдических леопардов, считает себя истинной наследницей нашего престола. Половина населения моей страны и значительная часть христиан во всем мире убеждены в том, что так оно и есть. Если ее зятю, французскому королю, вздумается завтра напасть на Англию, то лучшего плацдарма, чем Шотландия, ему не найти. Ее мать-француженка – шотландская регентша. На наших северных границах полно французских войск. Что они там делают, как не дожидаются удобного момента, чтобы вторгнуться в Англию? Этой войны нам не миновать. Лучше, если мы разобьем французскую армию в Шотландии, имея союзниками тамошних протестантов, чем дождемся, когда враги двинутся с севера, а мы не будем знать, кто поддержит нас и кто встанет на сторону захватчиков.

Елизавета приумолкла. Появление английских леопардов на гербе дочери Марии де Гиз было оскорблением, направленным прямо в ее ревнивое, чувствительное сердце.

– Она не осмелится оспаривать у меня трон, – упрямо произнесла Елизавета. – Никто не поддержит ее притязаний. Ни один англичанин не захочет увидеть на троне еще одну Марию-католичку.

– Увы, захотят, – нетвердо возразил ей Сесил. – Сотни, если не тысячи.

Как он и рассчитывал, эти слова умерили ее пыл. Лицо королевы немного побледнело.

– Народ меня любит, – заявила она.

– Он состоит из отдельных людей. Кто-то из них вас любит, а кто-то – ненавидит.

Елизавета засмеялась, но как-то невесело, потом спросила:

– Значит, ты считаешь, что у меня в Шотландии друзей больше, чем на севере Англии?

– Да, – резко сказал Сесил.

– Если бы французы вторглись к нам, то Филипп Испанский был бы моим союзником, – заявила она.