Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горе с этим Сашковым отцом. Пить начал, когда работал еще районным рыбоводом. За это дядю Павла в прошлом году сняли с должности районного рыбовода и перевели рыбоводом в их, лепехивский, колхоз. Однако пить он не перестал. Сашкова мать, тетя Оксана, и бранила, и умоляла его — не слушал. Нынешней весной забрала двух маленьких детей, перешла жить к своим родичам в соседнее село. Звала с собой и Сашка, но он не согласился: во-первых, не хотел менять школу, а во-вторых — и это главное, — не хотел оставлять отца одного. Стирал ему белье, готовил еду.
Бедно жили Сашко с отцом. Случалось, что у них и хлеба в хате не было. Если бы не сад да огород, который мать засадила весной, а Сашко обрабатывал все лето, то кто знает, как бы они и существовали…
Дядя Павло наконец обул ботинки, кряхтя, подошел к вешалке, где висели его замасленный пиджак и кепка, от которых всегда пахло рыбой и тиной.
— Тату, а поесть? — спросил Сашко.
— Не буду, — покачал головой.
Надел пиджак, нахлобучил кепку. Немного постоял, подумал, зачерпнул из ведра кружкой воды, выпил залпом. И молча вышел.
— Я думал, ты еще спишь, — немного погодя сказал Сашко Миколе.
— Давно уже встал.
Сашко взглянул на новую Миколину форму, и тень грусти упала на его лицо. Сам он был в старой. Брюки мятые, на коленях вытерлись, и рубашка на локтях светилась насквозь.
— Мне мама тоже купит новую, — проговорил. — А тата обещал, когда поедет в город, купить фуражку. Уже и голову измерил.
Микола понял, что Сашко все это выдумал. Слышал, как соседка говорила, что тете Оксане тяжело одной с детьми. А дядя Павло как получит зарплату, так сразу и пропьет. Но промолчал.
— Бери, ломай, сла-адкая, — подвинул Сашко другу половину печеной тыквы.
— Не хочу, уже позавтракал. Ешь побыстрее, мы должны прийти первыми.
Но когда Сашко начал есть, Миколе тоже захотелось попробовать. Отломил кусочек. Тыква и впрямь была вкусная.
— Положи и мои, — протянул Сашко Миколе две книги, дневник и несколько чистых тетрадей, когда они покончили с тыквой.
Микола сунул все это в сумку, и она разбухла еще больше.
Сегодня утром сельские псы могут спокойно бегать под заборами, коты дремать на солнышке, гуси пастись вдоль дороги на траве, куры копошиться в пепелищах и воробьи чирикать, сколько им захочется, на деревьях и оградах. Мальчишки не будут швырять в них комьями и палками, не будут пугать — они торопятся в школу. Спешат. Потому что нужно прийти первыми, первыми вскочить в класс и захватить лучшие места.
Больше всего Миколе и Сашку (да и не только им!) нравились места на последней парте у окна. Друзья захватывали их и в прошлом, и в позапрошлом году, но сидеть долго на этих местах не удавалось: классный руководитель пересаживал обоих вперед, поближе к учителю. Но надежды они не теряли: может, все-таки посчастливится в этом учебном году? Почему? Да потому, что в этом году у них новый классный руководитель. Ирина Тимофеевна в конце прошлого учебного года сказала, что уходит из их школы, потому что не хочет губить свое здоровье из-за таких мучителей.
По дороге Микола и Сашко остановились только один раз, когда встретили Сергея. Он еще издали увидел их, закричал на всю улицу:
— А-а, студенты идут!
— Ох и смола! — недовольно пробормотал Сашко. — Снова начнет таблицу спрашивать.
— Мимо прохо́дите, задаетесь!.. Куда там!.. — не унимался Сергей. — Хе, и Кудлатый с вами! В какой класс он поступает?
Подошел, протянул руку, чтобы поздороваться, будто ровня им. Хлопцы своих рук не подали, знали: сожмет больно, пробуя свою силу.
— Что, боитесь? Хха-ха-ха-ха! Ну, таблицу уже выучили? Сколько будет семью восемь? Не знаете? Заворачивайте оглобли домой, подучите! Там таких новых учителей прислали, зададут вам перцу! Наш Олег назубок выучил!
Самому Сергею учеба давалась с большим трудом. Особенно же донимала его таблица умножения. Никак не мог ее выучить. Только в пятом классе наконец одолел. Зато же и знал ее: ночью разбуди и спроси — выдаст наизусть всю с начала до конца и с конца до начала и не собьется. С трудом закончил он восемь классов и дальше учиться не пошел; и хотя теперь уже никто не спрашивал его ту окаянную таблицу и прошло уже с той поры целых шесть лет, он не забыл ее и доныне. Лишь только встретит кого-либо из школьников, начинает проверять, как он знает таблицу.
— У деда Артема квартиру новая молодая учительница сняла, — продолжал Сергей. — Городская, острая на язык… Принес я вчера бате курева в сад — и она там. К деду Артему пришла. Хотел я с ней погутарить, нет, сразу попрощалась и домой. Ну, топайте, топайте, — махнул рукой. — Наш Олег уже давно в школе.
На школьном дворе не было еще ни души. Микола с Сашком взошли на крыльцо, подергали входную дверь — заперта.
— Айда на турник, — предложил Сашко.
Микола доставал с земли перекладину, но не умел сделать ни одного упражнения, висел, как мешок, болтая длинными ногами. Зато Сашко — вроде бы и неповоротливый, и низенького роста — на турник взбирался со столбика кирпичей, сложенного первоклашками, здорово крутил «солнце», делал «лягушку».
Миколе даже завидно стало, и он сказал:
— Хватит. Посмотри, какие у тебя руки.
Сашко, сидя на перекладине, бросил взгляд на ладони. Они были в ржавчине — давно никто не притрагивался к турнику. Собрался было спрыгнуть на землю и вдруг замер, глядя в окно.
— Что с тобой? — насторожился Микола.
— В нашем классе уже кто-то есть…
— Дверь ведь заперта. Тебе показалось…
— Говорю, кто-то сидит. На задней парте.
Подбежали к зданию школы, приникли к окну.
Так и есть, на задней парте, на той самой, какую они собирались захватить, сидел Олег Шморгун. Такой же здоровяк, как и его отец и брат Сергей. Лицо в веснушках, будто обрызгано охрой, даже уши и те рыжие. Щеки круглые, точно за каждой по яблоку.
— Кто тебя впустил? — припал к стеклу Микола.
Олег воровато завертел головой и что-то пробормотал в ответ.
— Да что ты там мычишь, подойди! — крикнул Сашко.
Олег подвинулся ближе к окну, переставил на подоконнике горшок с цветком.
— Впусти нас!
— А не прогоните с этого места?
— Первый занял, так сиди, — скривился Микола.
— Не обманете? — не верил Олег.
— Сказано же…
