– Здесь так многолюдно лишь днем, с девяти до пяти, – пояснил Ян. – Это деловой квартал. Как только наступает вечер, все уезжают, – он взмахнул рукой в воздухе, – домой. Голландцы, англичане и немцы едут в свои жилые районы на юг, местные – в свои кампонги – деревни в пригороде. С наступлением темноты здесь остаются одни лишь призраки. – Его губы скривились в ироничной улыбке. – То, что вы обычно видите в Батавии, – лишь фасад, торговые конторы, приглаженный колониальный стиль. Все неевропейское оттесняется, изгоняется из поля зрения. – Он посмотрел на Якобину. – Почти как в те времена, когда Ост-Индская компания строила Батавию как крепость в борьбе с яванцами. Стены старого форта давно снесены, но это ничего не изменило.

Будиарто направил двуколку влево, через подъемный деревянный мост, вызвавший в памяти Якобины картины старых голландцев. Она наклонилась к Яну и поглядела на канал, через который виднелся целый ряд таких мостов. На воде плавало много лодок с парусами, похожими на птичьи перья, в канале резвились, визжа, голые, темнокожие дети, степенно купались обнаженные по пояс мужчины и женщины в саронгах. Другие женщины стирали в канале белье, а потом тут же вывешивали его на деревянных стойках.

Якобина снова откинулась на спинку сиденья.

– Откуда вы так хорошо знаете Батавию?

– Приехав на Яву, я провел здесь первые три года. – Он усмехнулся. – Так сказать, как миссионер-стажер. Мне пришлось зубрить малайский и яванский языки и знакомиться со страной и ее жителями. Тогда-то я и встретился с Винсентом и Грит. – Он засмеялся. – Разве можно жить в Батавии и не знать супругов де Йонг? – Он помолчал, словно обдумывая свои слова. – Мы приехали сюда почти одновременно, Винсент и Грит лишь на пару месяцев раньше меня: они сразу стали самыми яркими персонами в городе. Впрочем, Винсента тут знали давно – прежде он постоянно конфликтовал со своим начальством, всячески подкреплял свою репутацию пьяницы и забияки и никогда не задерживался дольше пары месяцев в одном полку. Но, кроме того, он – храбрец, награжденный медалью за Атье и крестом ордена Вильгельма. Еле живым его подобрали в джунглях Атье и отправили домой умирать. Не прошло и двух лет, как он вернулся в строй, здоровый и сильный, укрощенный прелестной Грит. – Он скрестил руки на груди. – Светскому обществу Батавии как раз не хватало такой пары. Прежде всего, такой дамы, как Грит. Такой прекрасной, доброй и жизнерадостной, обаятельной и элегантной. Ее приняли с распростертыми объятьями, и сегодня она задает тон во всем, что говорят, делают и носят.

Восхищение и нежность, с которыми он говорил о госпоже де Йонг, больно кольнули Якобину, и она опустила голову.

– А вы… – Она помолчала и провела пальцем по шву на кожаной подушке, – вы хотели бы снова вернуться сюда – в Батавию? – И краешком глаза увидела, как он покачал головой.

– Нет. Ни за что. Здесь свой мир, не имеющий отношения к остальной Яве. Батавия для меня слишком шумная и большая, тут всем правят деньги. Мне не нравится, что мы, голландцы, устроили тут цветущий остров блаженства, настроили дворцов с колоннами, потеснив на грязные окраины пеструю смесь из китайцев, малайцев, яванцев и прочих. Я с удовольствием приезжаю сюда ненадолго, чтобы повидаться с Винсентом, Грит и детьми, но я… – он со вздохом сцепил пальцы и положил руки на колено, – я не хочу жить так, как Винсент и Грит. Это действительно не мой мир, и в Бейтензорге мне нравится гораздо больше. Хотя мне иногда бывает там… одиноко. – Он выпрямился. – Вот мы и приехали.

Всю жизнь Якобине внушали, что невежливо таращить глаза и проявлять любопытство. Но здесь, в Глодоке, она не могла иначе. Она с изумлением смотрела на дома, мимо которых ее проводил Ян Моленаар, и даже не замечала, что у нее раскрылся рот. Узкие фасады домов под красными черепичными крышами с загнутыми уголками сильно обветшали, покрылись пятнами или даже плесенью, но резные деревянные решетки на окнах и затейливые балкончики на верхнем этаже придавали им неповторимое азиатское очарование. Якобина смотрела на китайцев, одетых в широкие белые штаны и легкие куртки с длинным рукавом. Они сновали босиком или в легких сандалиях, состоявших из подошвы и раздвоенного ремешка, между проезжавшими по улице повозками и тележками. Некоторые несли на плечах коромысло, на концах которого висели корзинки или глиняные кувшины. Многие были в конических соломенных шляпах, другие – в шапочках из хлопка или шелка, с тонкой косичкой на спине. У тех, кто ходил без головного убора, голова была выбрита наголо, не считая непременной, более или менее длинной косички. А когда мимо них проехал богатый китаец в лакированном ландо, запряженном парой холеных лошадей, Якобина едва не споткнулась, – так ее заинтриговал контраст между его серым костюмом на европейский манер и косичкой, выглядывавшей из-под шляпы-котелка.

В тени изогнутых козырьков, укрепленных на каждом фасаде, на деревянных столиках были разложены товары – ярусы конических шляп, шапочки, расшитые красными и черными, белыми и голубыми блестящими нитями. Рядами стояли раскрашенные драконы, будды с толстыми животами, лаковые шкатулки и фигурки из жадеита. Возле другой лавки немолодой китаец с быстротой молнии наносил пропитанным краской штемпелем рисунок на полосы ткани, а потом развешивал ткань для просушки на деревянных каркасах. Так получались саронги разного цвета – ярко-красные, лиловые, голубые, желтые, бирюзовые; потом их складывали на полки этой лавки. Некоторые фасады были украшены золотыми иероглифами, на козырьках висели бумажные фонарики с золотыми кистями.

Внутри одной из лавок Якобина увидела гору горшков и коробок для хранения припасов, на которых тоже были китайские иероглифы. С потолка там свисали толстые пучки сушеных трав, источавшие сладковатый, острый или травяной запах с примесью пыли, а перед входом лежали в коробах коренья причудливой формы, пористые клубни лиловатого цвета, карминово-красные и иссиня-черные сушеные ягоды и нечто похожее на щетинистые щепки.

Сморщенная старуха выкрикивала беззубым ртом отрывистые слова, не отрывая взгляда от плоской металлической сковороды, в которой она жарила в шипящем масле овощи, мясо и слизистые грибы. Над сковородкой поднималось облако пара, оно стелилось по улице и распространяло сладковатый запах с легкой примесью подгорелого жира. Чуть дальше на балке над дверью покачивались ощипанные куры, а рядом коренастый китаец массивным ножом рубил одну из них на куски.

– Вы, должно быть, проголодались? – Ян Моленаар показал на столик возле соседнего дома, где были разложены соблазнительные фрукты.

Желудок Якобины тихо заурчал, и она кивнула головой. Позавтракать она не успела, да и вообще от волнения не съела в это утро ни кусочка.

– Не возражаете, если я куплю что-нибудь? – спросил Ян через плечо, направляясь к лавке. – Или вы что-то не любите?

– Пока еще я не обнаружила таких продуктов, – ответила Якобина, и Ян засмеялся.

Она удивленно посмотрела на него, когда он отрывистыми звуками поздоровался со стариком, сидевшим за прилавком, а тот с довольной улыбкой ответил ему похожими звуками.

– Вы говорите по-китайски?