Каким был мой план? Очень простым. Я собиралась сделать ДНК-анализ биологического материала, изъятого у главного инженера. Если вдруг окажется, что он мой отец, – бинго, значит, после его смерти я, наряду с супружницей и детьми, являюсь наследницей – а наследовать у него, как я успела заметить, было чего. Кстати, смерть Пильгуя (если только он не обнаружит в столе радиоактивный разъем) не заставит себя ждать. А если он НЕ мой настоящий папаня? Что же делать, значит, ему в моей русской рулетке не повезло, но он все равно умрет не зря: не надо было в свое время на мою мамашу охотиться, семя свое где ни попадя разбрасывать.

Замечу (забегая вперед), что его ДНК с моим ни разу не совпала, а скончался он от лейкемии через полтора года после моего к нему визита. (Об этом мне рассказала все та же администраторша пискуновской гостиницы, я ведь говорила, что подружилась с ней.) Получается, спросите вы, что его гибель ничего мне не дала, и зачем тогда она была нужна?.. А я вам отвечу: мне, может, его кончина и не принесла материальных дивидендов – но моральных целую гору. Разве так не бывает, что человек совершает один неблаговидный поступок, другой, третий – а потом, р-раз, и у него останавливается сердце, или он попадает в автокатастрофу, или заболевает саркомой? Сколько угодно бывает, и мы обычно говорим в подобных случаях: «Бог покарал» или «Его будто сглазил кто». Вот и я выступала в данном случае в роли руки бога или сглаза – и это, скажу вам, чертовски увлекательная и вдохновляющая роль! А уж за какие конкретные грехи я наказывала – пожалуйста, громадный выбор: за то, что соблазнил мою мать; за то, что надсмехался над отцом; за то, что пытался соблазнить меня (при наличии жены), – и это только те, что узнала я, коснувшись его жизни лишь краешком. А сколько его проступков остались мне неведомы?

Впрочем, до смерти как Пильгуя, так и Кутайсова оставалось еще время, и я поехала отдохнуть – а по дороге разобраться еще с одним потенциальным папашей. Визу в Америку мне дали (а почему бы нет?), но, конечно, и думать нельзя было о том, чтобы попытаться провезти туда радиоактивный материал. И я решила в случае с Петром Горланиным действовать по наитию. Как кривая выведет. Хотя, если разбираться, находиться в роли объекта желания (даже столь ничтожных старичков, как Пильгуй) мне нравилось больше, чем в унизительном амплуа вдруг нашедшейся дочери.

Я прилетела в Лос-Анджелес, попутешествовала по западу Штатов: Сан-Франциско, Лас-Вегас, а потом перебралась на восток. Побывала в Вашингтоне, Бостоне, затем переехала в Нью-Йорк. Америка мне понравилась. Как совершенно верно замечал персонаж одного из романов, здесь я могу поехать в любом направлении и найти все, что мне нужно. И впрямь: бери машину напрокат и отправляйся в любую сторону света – и к вечеру тебе, где бы ты ни оказался, отыщется мотель с чистым бельем, комплектом свежих полотенец и телевизором с сотней каналов. А в коридоре гостиницы – стиральная машина и автомат со льдом, шоколадными батончиками и колой. И никаких забот, если у тебя есть деньги. А гроши у меня имелись: пару миллионов рублей в год приносили папашкины средства на депозите и заложенные акции, еще столько же – сдача квартир. Я даже стала мечтать: хорошо бы мистер Горланин оказался моим батей, да вдобавок признал меня – я бы тогда отсюда не уезжала.

Подбираться к Петру-Питу я решила нахоженной (после встречи с Пильгуем) дорожкой. Быть в шкуре девицы с сомнительными моральными принципами (а-ля моя мамаша в юности) понравилось мне, как я говорила, больше, нежели в сиротском прикиде «девочка ищет отца», что я неразумно продемонстрировала с номером первым, Кутайсовым. И я опять «случайно» столкнулась с Горланиным, кандидатом на роль моего отца – на сей раз в вагоне тесной подземки (не дай бог повстречаться в универе – зашуганные американские преподы боятся обвинений в связи со студенткой сильнее увольнения). Потом вдруг оказалось, что ехать нам в одну сторону, и мы мило поболтали минут сорок в вагоне. Почему бы профессору из России не поговорить о том о сем с обеспеченной туристкой из Москвы? Я недалеко отошла от собственного образа. И мы договорились с ним повстречаться на следующий день – пообедать. Видит бог, я не планировала его убивать, тем более настолько быстро после знакомства. Я была мила, в меру весела и кокетлива. Но, возможно, от меня исходила убийственная волна, которая уничтожала потенциальных папашек вне зависимости от моих реальных действий? Так сказать, материализовывались мои подспудные намерения? Убийственные мечтания? Как бы то ни было, мы с Горланиным очень крепко выпили в «Гарлем-баре», и он всячески пытался проторить дорожку к моему сердцу – а точнее, к месту чуть ниже. Однако, разумеется, ничего у него не вышло. Мы договорились встретиться завтра, он все предлагал прокатить меня на своем «Форде», смешной человечек, а я отговаривала его садиться за руль вовсе. Но, как потом выяснилось, он все-таки решил ехать – беспечность истинно российская, – а затем столкнулся с желтым кэбом на одном из манхэттенских перекрестков. И – насмерть.

Я в ходе наших посиделок в «Гарлем-баре» успела взять от него биологический материал – опять в виде слюны и отпечатков на стенке стакана. И снова – отдала его на экспертизу, и три дня спустя мне объявили, что – нет, он не мой отец, ни единого совпадения не выявлено.

Итак, идея задержаться в Америке не прошла. Питера похоронили – я прочла об этом в Интернете со ссылкой на местную коннектикутскую газету. И я вернулась в Москву. У меня оставались трое кандидатов на роль отца: артист Селиверстов, много пьющий малый бизнесмен Марцевич и художник Баринов.

К тому моменту, как я подошла к своей четвертой жертве, я поняла несколько вещей. Во-первых, мне понравилось мое дело. Оно было увлекательным, захватывающим. Надо было сначала много готовиться, а потом безупречно проводить свою партию. Мое занятие не принесло мне покуда ни единой копейки прибыли – однако в деньгах я особо не нуждалась. Я верила, что хоть кто-то из списка Харченко моим отцом в итоге окажется, и это, возможно, окупит расходы. А даже если нет, мне требовалось весело проводить время. И мне доставляло удовольствие мое занятие.

И я больше не совершала ошибок, как с самым первым, Кутайсовым. Я не играла в сиротинушку, просительницу, детку. Гораздо больше по сердцу пришлась мне маска иного рода: разбитной, циничной и готовой на все девки – профи или любительницы постельных приключений. И еще я поняла, что мне не очень нравится отложенная смерть. Когда ты узнаешь через месяцы, а то и через годы, что твоя жертва скончалась, это не производит особого эффекта. Гораздо интересней, когда ты сама нажимаешь спусковой крючок. И хоть я не присутствовала при гибели Пети-Питера, но сообщение в газетах, опубликованное на следующий день, подействовало гораздо сильнее, и радость я испытала намного полнее, чем от известия, которое доходит до тебя годом позже. У меня оставался последний радиоактивный элемент, однако я его откладывала на самый крайний случай – если только не получится расправиться с мужичками иначе.

В случае с актером Селиверстовым я решила не только убить его (одновременно, разумеется, выяснив, является ли он в реале моим отцом), но и уничтожить его репутацию, создав иллюзию того, что он погиб в результате наркотического передоза. Я спланировала своего рода идеальное преступление: проследила за ним, выяснила, где он нынче проживает, какой образ жизни ведет. Подготовилась: отыскать героин в столице, к сожалению (для нормальных людей) и к счастью (для меня), не составило большого труда. Прикинулась совсем уж оторвой, познакомилась с Селиверстовым на улице, сделала вид, что опознала его как актерика и страшно очарована им, и немедленно согласилась подняться к нему в квартиру.