От толстого медика Крестьена Мейтенса не укрылись сомнения Эдиты, и он использовал любую возможность, чтобы подлизаться к расстроенной девушке, предложить ей свою помощь, осыпать комплиментами, рассказать, как она прекрасна и тому подобное.

Миновав Мраморное море, «Посейдон» взял курс на Дарданеллы. Капитан, молодой грубый, неотесанный человек с внешностью пирата и языком проповедника загнал пассажиров на нижнюю палубу, чтобы, как он сказал, у турок не было причин для нападения на корабль.

В проливе Дарданеллы Европа и Азия настолько близко подходили друг к другу, что от пиратов не могла укрыться даже повозка, запряженная ослом. И конечно же, низкая посадка судна не осталась незамеченной турками по обе стороны моря.

Незадолго до заката солнца с юга приблизился турецкий парусник. Он взял курс прямо на «Посейдон» и, подойдя на расстояние мили, дал предупредительный выстрел. Пассажиры на нижней палубе начали громко молиться. Капитан выругался и пустил по кругу корзину, в которую каждый должен был положить пятую часть своих денег. Он сказал, что только так можно избежать разграбления. Вскоре к судну приблизилась лодка с тяжеловооруженными мусульманами. Приветливо улыбаясь, они забрали корзину с выкупом и исчезли во тьме.

На следующий день солнце палило словно огненный шар, и большинство пассажиров предпочли остаться на нижней палубе. Корабль как раз миновал остров Лемнос, когда ветер совсем стих. «Посейдон» замедлил ход и наконец остановился.

Три дня парус беспомощно свисал с грот-мачты. Пассажиры были раздражены, поскольку питьевая вода подходила к концу. В день каждый получал всего по кружке, а те, кто пытался утолить жажду при помощи морской воды, страдали от поноса и рвоты.

Предоставленная сама себе и своей судьбе, лежа в полудреме на нижней палубе, Эдита обнаружила одну вещь, которая совершенно сбила ее с толку: толстый медик и мать Али тайком переглядывались. Мейтенс, который до недавнего времени преследовал дочь зеркальщика с назойливой вежливостью, внезапно полностью переключился на матушку Pea; по крайней мере он совершенно перестал обращать внимание на Эдиту.

Pea была женщиной с терпкой красотой: у нее были темно-карие глаза и черные волосы. Взгляды и двусмысленная внимательность, которой одаривал ее медик, казалось, нисколько не были ей неприятны. Напротив, Pea, которая из-за жары, царившей внутри корабля, была одета более чем легко и выставляла напоказ свою большую грудь, словно портовая шлюха, сначала отвечала на взгляды Мейтенса с застенчивой улыбкой, а потом — с вызывающей откровенностью.

Казалось, дочери Pea не замечали этого обоюдного заигрывания. Зато Эдита знала о льстивых преследованиях медика по собственному опыту, поэтому наблюдала за игрой с недоверием и некоторой долей ревности. Разве не она была недавно целью Мейтенса? Почему же он вдруг предпочел женщину постарше?

На четвертый день наконец поднялся ветер и наполнил парус корабля. Пассажиры снова поднялись на палубу в поисках прохладного попутного ветра. Эдита завистливо наблюдала за медиком и Pea. И хотя Pea заботилась о ней с той же самоотверженностью, что и о своих дочерях, теперь Эдита считала мать Али предательницей, несмотря на то что между Pea и ее поклонником дело не пошло дальше взаимных ласк, которые в суматохе, царившей на палубе, даже остались незамеченными.

Но Эдита чувствовала себя в какой-то степени обманутой. Она избегала Мейтенса, избегала Pea, проводила большую часть времени на корме, где настроение было не настолько тяжелым, как на нижней палубе. Причиной этого были полдюжины бочонков вина, которые, очевидно, принадлежали кому-то из пассажиров и которые по причине нехватки пресной воды некоторые венецианские купцы использовали для утоления жажды.

Среди венецианцев был один изысканно одетый человек с перепуганной женой, богатый судовладелец, говоривший на итальянском языке с ужасным акцентом, но с огромным усердием. Как узнала Эдита, его звали Даниель Доербек. Его жена носила имя Ингунда, и именно Ингунда долго рассматривала молчаливую девушку, а потом подошла к ней с кружкой:

— Вот, выпей, это вино, не самое изысканное, но это все же лучше, чем пустая кружка.

Язык у Эдиты присох к гортани, поэтому девушка жадно схватила кружку и выпила все одним глотком.

— Ты сама на корабле? — спросила женщина, отвернувшись от мужа.

Когда Эдита покачала головой, Ингунда показалась слегка неуверенной, поскольку не знала, что означало качание головой — то ли девушка ответила, то ли не поняла ее языка.

— Ты немая? — с упреком сказала жена судовладельца. Эдита кивнула.

— Ты немая, но понимаешь меня? Откуда ты, раз понимаешь мой язык?

Эдита показала пальцем на себя, затем несколько раз на север.

— Из Германии?

Девушка улыбнулась и кивнула.

— А что привело тебя на этот корабль?

Эдита как могла, на пальцах, описала бегство, дав понять, что оставила кого-то в Константинополе.

— А какова твоя цель? Куда ты собираешься?

Эдита опустила глаза. Потом пожала плечами, отвечая, что не знает.

— В Венецию? — спросила Ингунда.

Эдита кивнула. Главное, прочь из Константинополя! Жена судовладельца взяла у Эдиты пустую кружку и исчезла.

На западном горизонте подобно гордому кораблю проплыл остров Скирос. Море было спокойным. Оно светилось голубым цветом, словно зеркало, но, если взглянуть на юг, казалось даже черным. Эдита наслаждалась великолепной игрой цвета, когда Ингунда снова появилась рядом с ней и протянула полную кружку. Из-за вина дочери зеркальщика уже тяжело было двигаться, поэтому Эдита сделала только один маленький глоток и вернула кружку.

— Как тебя зовут? — необдуманно спросила женщина. Эдита нагнулась и написала свое имя пальцем на доске.

— Эдита? Ты умеешь читать и писать? Конечно, подтвердила девушка.

Жена судовладельца казалась удивленной.

— И ты не можешь произнести ни слова? Да, кивнула Эдита, ни слова.

Ингунда на мгновение задумалась. Затем она подошла вплотную к Эдите и поглядела ей прямо в лицо. Глаза женщины были красными, и Эдита догадалась, что это от слез. Жена судовладельца говорила медленно, чтобы девушка могла понять каждое ее слово.

— Ты мне нравишься, Эдита. Ты умна и образованна, и твоя немота — не недостаток, она бережет тебя от той болтливости, которая свойственна девушкам твоего возраста, но противна всем господам. Короче говоря, если будешь искать себе занятие, способное прокормить тебя, я охотно возьму тебя в горничные. Все молодые венецианки, которых я удостаивала этой чести, оказывались либо невоспитанными, либо болтливыми.

Эдита поняла каждое слово. Она недоверчиво поглядела на жену судовладельца, но по дружелюбному выражению лица Иигунды поняла, что та говорила серьезно.

— Об оплате, я думаю, мы договоримся, — подкрепила свое предложение Ингунда. — Ты можешь подумать об этом. Ближе к вечеру «Посейдон» прибудет в Кими, что на Эвбее, чтобы запастись водой. Там нас ожидает один из собственных кораблей, который отвезет нас в Венецию. Как только мы оставим Киклады позади, турки перестанут нам угрожать.