И все это совершил «бездарный полководец»? Сохранил в течение четверти века «безрассудный авантюрист»?

А может, лучше прислушаться к другим характеристикам Игоря? «Был храбр и мудр» – говорит о Сыне Сокола Новгородская летопись, а митрополит Илларион в начале XI века отзывается о князе-язычнике как о прославленном своим мужеством вплоть до его, Иллариона, времен.

Полезно сравнить все это с деяниями недостойного внука Игоря, коего славят как великого борца с «печенежской опасностью» за выстроенные на Десне (!), Остре, Трубеже, Суле, Стугне городцы с гарнизонами из чуди, мери, словен и кривичей. При нем была непрестанная «великая брань» с печенегами, едва ли не ежегодно прорывавшимися к киевским предместьям.

Боги, кто постигнет логику историков? Сделавший Дон «Русской рекой» – «бездарный полководец», а строивший по Десне острожки от печенегов – «государственный муж». Тот, кто на полвека обезопасил страну от набегов и превратил врагов в покорных вассалов – «авантюрист», а тот, при ком эти враги только что не зимовали под столицей, кто прятался от вассалов деда то под мост, то за широкую спину ремесленника-кожемяки, конечно, «гений».

Не стоит, конечно, стричь всех под одну гребенку. Обязательно надо назвать имена историков, смывавших с памяти отца Святослава клеймо «бездаря» и «слабого государя». Это Д. И. Иловайский, А. Н. Сахаров, И. Я. Фроянов (именно в работах Игоря Яковлевича я и наткнулся на «воеваша на печенеги») и некоторые другие. Однако, как писал тот же Честертон в рассказе «Скандальное происшествие с патером Брауном», «просто поразительно, сколько людей слышали эту историю и не слышали ее опровержения». Государь, заслуживающий памятников, остается увековеченным в карикатуре.

И этот-то великий государь и полководец безоглядно сунулся в расставленную своей же жадностью ловушку? За мехами и медом – после золота и шелков?

Опять вспоминается «Сломанная шпага»: «Один из рассудительнейших людей на свете безо всяких оснований поступил, как безумец». Словно про Игоря, точнее, про «Игоря» – летописную карикатуру – сказано. Нет, все это не заслуживает даже названия версии. Много уместнее – байка. Кем она могла быть рассказана? И кто все же сделал из нее версию – официальную, в летопись вошедшую?

Ай дружинушка моя все молодая,

А молодая вся ненадежная…

Не дружинушка тут есте хоробрая,

Столько одна есте хлебоясть.

Былина «Вольга и Микула»

Но сперва поговорим об еще одной нелепости летописной байки, нелепости, наименее очевидной для современного читателя.

Представьте – поход за данью на землях покоренного племени. И правитель говорит дружине: «Поезжайте домой, я вас нагоню»… Нет, я не о том, что приказ самоубийственно глуп, а Игорь вроде бы не самоубийца и уж определенно не глупец. Об этом мы уже говорили. Говорили о том, почему он не мог отдать такой приказ. Но даже если бы и отдал – дружина не могла его послушаться!

По той же летописи Игорь советовался с дружиной и поступал, как она скажет. Его сын именно недовольством дружины объяснял матери свое нежелание креститься. А его внук при первом признаке недовольства дружины деревянной посудой прикажет подать ей золотую. Еще одного их общего потомка разъяренные дружинники буквально заставят порвать почти подписанный мир с осажденным Торжком: «Мы их не целовать пришли».

Князь дружине не хозяин и даже не командир, а дружинник – не боевой холоп позднейшей Московии и не солдат. Приказы он обсуждает, и еще как! Примеров тому в летописи множество. Чему там нет примеров, так это тому, чтобы дружина в походе оставила своего вождя, по приказу или без. И не у одних русов: от Исландии до Японии викинг, дружинник, нукер, самурай никогда бы не поступил так – из страха бесчестья, что хуже смерти.

Тацит о германских дружинах: «Они сражаются вместе с вождем и почитают за бесчестие жить после его смерти». Ибн Фадлан о воинах «царя русов» в 920 году (во времена Игоря!): «Они умирают после его смерти и подвергают себя смерти за него». Летопись: «Где твоя, князь, голова ляжет, там и свои сложим».

Они не могли оставить князя. Но оставили!

Что же это за загадочная дружина, которой закон чести не писан?

Во-первых, как мы помним, незадолго до того Игорь сильно пополнил свою дружину варяжскими витязями. То есть большинство княжеской дружины в ту злополучную осень – новички-варяги, не прошедшие с князем ни одной битвы. Уцелевшие старые соратники либо в «малой дружине», либо остались беречь Киев – не на без году же неделя своих варягов его оставлять?!

И вот эти новички возвращаются в Киев. Одни. Без князя. И именно они – кто ж еще? – рассказывают дикую байку о внезапном приступе жадности у старого государя и его ближних соратников – их тоже нет – и о том, что их князь, видите ли, отпустил.

Во-вторых, в первый поход на Византию в дружине князя, видимо, почти не было христиан. Летописи говорят, что русы не только громили церкви и монастыри – такое-то и христиане творили, мы еще убедимся. Но, свирепо тешась с пленными греками, их, помимо прочего, распинали. А такого не станет делать ни один христианин. Не станет приравнивать казнью врага к своему богу.

Зато именно так поступали в балканских провинциях Византии славяне-язычники в VI веке. И именно так мстили пленным немцам за сожженные храмы и разоренные города балтийские славяне – ближайшая родня варягов-руси.

А вот после второго похода, в договоре 944 года говорится, что заметная часть русов присягает в соборной церкви Ильи-пророка на Киевском Подоле. И летописец поясняет: «Ибо многие варяги христиане». И это те самые варяги, что Игорь нанимал, другим взяться неоткуда, другие – потомки бойцов Рюрика и Олега – это как раз ярые язычники, в охотку жегшие церкви и распинавшие священников. «Русин или христианин»!

Откуда взялись такие варяги? Могли, конечно, быть и с берегов Варяжского моря. Но гораздо более вероятно иное. Вспомним, читатель, дунайских ободритов, которых упоминали франкские летописцы IX столетия, вспомним ругов – верингов-федератов Римской державы на Дунае и «дунайских варягов» русских летописей. Археологи отмечают появление на Руси в середине Х века множества вещей с Дуная – дорогих украшений, престижного оружия – не след ли это именно дунайских варягов, призванных под знамена Сыном Сокола? Они-то, со времен Северина знакомые с новой верой, как раз могли быть христианами.

Эти варяги-христиане и отсоветовали Игорю биться с греками: «Если так говорит цесарь, то чего нам еще нужно – не бившись, взять золото и серебро, и шелка?» Дело в том, что это совершенно не языческий подход, уж во всяком случае, не язычников с Варяжского моря, будь то славяне или скандинавы. Для язычника война – прежде всего ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ Богам и духам. Те же скандинавы именно поэтому долго не принимали замену кровной мести на выкуп – «мы не станем носить в кошельках мертвых друзей!». Кровь убийцы насыщала не абстрактное чувство справедливости, а более чем конкретный дух погибшего! «Навий пир» называли битву норманнские скальды. И те, кому от битвы были нужны лишь «золото и серебро, и шелка» – явно не язычники.