– Гурия, снаружи меня ждет богослов по имени Гарун. Скажи ему, что я нашел отца. Скажи, что я разыщу его после того, как сделаю то, что должен.

Гурия с любопытством на него посмотрела, однако затем кивнула. Вернувшись, она обнаружила Казима гладящим отца по лицу. По щекам ее брата текли слезы.

– Ты нашла Гаруна? – спросил он, не поднимая взгляда.

– Да. Он спросил меня, знаю ли я, за кого должна выйти замуж Рамита. – В ее голосе звучало раздражение. – Какое его дело?

– Он – мой друг, – ответил Казим. – Что лекари говорят насчет отца?

Гурия уселась, скрестив ноги, на грязный пол. Ее сальвар был весь замусолен.

– Они сказали, что от долгого лежания в воде у него началась лихорадка. Его легкие постоянно нужно очищать, так что они все время переворачивают его на живот и колотят его по спине, пока он не начинает отхаркивать мокроту и кровь. Мне каждый раз приходится все это убирать. А язвы у него на спине вновь воспалились. – В глазах девушки стояли слезы. – Думаю, в этот раз он и правда умрет.

Казим тоже так подумал.

– Я позабочусь о тебе, – сказал он машинально.

– Так, как позаботился в этот раз? Вот уж спасибо, старший брат!

Казим поморщился. Я это заслужил.

– Я позабочусь о тебе, обещаю!

– Ха! Я позабочусь о себе сама, благодарю. – Она выпятила подбородок. – Я буду сопровождать Рамиту на север. Мне не нужна твоя защита! – Она сердито на него посмотрела. – Испал приходил сюда ухаживать за отцом каждый день, как и Джай с Рамитой и Танувой. Приходили все, кроме тебя.

Казим опустил голову, закрыв пылавшее от стыда лицо руками. Однако даже сейчас он думал только о возможной встрече с Рамитой.

Но его надежды оказались тщетными. Рамита больше не появлялась: не было сомнений, что Гурия рассказала ей о его приходе. В лазарет наведывались лишь Джай и Испал, но он не смел даже взглянуть им в глаза. Лекари позволили Казиму спать на полу рядом с отцом и менять повязки на его язвах, которые гноились и источали смрад. Смрад источал весь мир. Сон Казима был слишком тяжелым, чтобы давать хоть какое-то отдохновение, и вскоре он слился с явью воедино. Его отец стонал, практически никого не узнавая, и периодически громко взывал к «пламенной женщине», пока его не успокаивали. Он много раз звал Испала, и Казим в конце концов начал чувствовать себя так, словно оказался в камере пыток, где его терзал неумолимый палач.

Конец стал для него благословением. Его отец проснулся, вновь зовя Испала, а затем забился в конвульсиях, хватая ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Прежде чем они успели перевернуть его, он дернулся и замер. Прижав отца к себе, Казим плакал навзрыд. В последний раз он так плакал, когда его еще ребенком держала на руках мать, вскоре покинувшая этот мир.

Когда юноша наконец пришел в себя, то увидел вокруг море темных лиц: лакхийцы и лакхийки смотрели на него. Затем они, как по команде, отвели глаза. Пришедшие жрецы Деваншри попросили его забрать тело отца, чтобы освободить место для других пациентов. Один из них попросил денег, чтобы заплатить носильщикам, которые отнесли бы тело на один из гхатов, где горели погребальные костры, однако отец Казима был амтехцем, так что его надлежало похоронить в земле. Казим решил, что унесет отца сам. Не говоря больше ни слова и ни разу даже не взглянув на жрецов или носильщиков, он поднял свою скорбную ношу. Его отец был легким как перышко и в то же время тяжелым как священная гора. Нетвердым шагом он побрел к выходу, спотыкаясь и однажды чуть не упав.

Гарун уже ждал его. Он выглядел таким же усталым, как сам Казим, однако разделил с ним его ношу как настоящий друг.

Турм-Зауберин, Нороштейн, Норос, континент Юрос

Октен 927

9 месяцев до Лунного Прилива

Наконец настал первый день экзаменов: кульминация семи последних лет жизни Аларона. Юноша тупо смотрел на стену, дожидаясь, когда зазвонит колокол на старой башне коллегии. Порядок сдачи экзаменов, на которую каждому из студентов отводился час, был алфавитным: Андеварион сдавал первым, Аларон же оказался вторым с конца. Ему предстояло отвечать ближе к вечеру.

Первым предметом была история, которую он любил несмотря на то, что его отец считал достоверность большей части преподаваемого материала сомнительной; скептицизм Ванна и едкие толкования Рамона несколько путали Аларона, однако на занятиях ему, по крайней мере, было интересно.

Наконец колокол зазвонил. Дверь распахнулась, и из нее появился Сет Корион. Он просто стоял неподвижно, со стеклянными глазами.

«Трудно было, не правда ли, Сет? – подумал Аларон. – Возможно, на занятиях тебе следовало слушать учителей, а не сидеть как зомби, в уверенности, что тебе не станут задавать сложных вопросов».

Сет медленно развернулся, лишь теперь заметив его присутствие. Аларон приготовился услышать оскорбление или насмешку, однако, к его удивлению, Корион лишь произнес едва слышно:

– Удачи, Мерсер.

Его слова прозвучали столь неожиданно вежливо, что Аларон смог лишь одарить взглядом о чем-то негромко бухтевшего Кориона.

Через несколько минут, показавшихся ему часами, дородный магистр Хаут высунул голову из двери.

– Мерсер, заходи. – В его голосе звучало привычное презрение.

Поднявшись на едва державшие его ноги, Аларон, шатаясь, вошел внутрь. Перед ним было множество лиц, знакомых и незнакомых; они напоминали стервятников и ворон, слетевшихся с целью выклевать ему глаза. Впереди, в окружении преподавателей, сидел ректор Люсьен Гавий. Темное лицо Фирелла в неверном свете выглядело особенно угрожающе. Аларон окинул взглядом задние ряды и остолбенел. Губернатор Белоний Вульт. Как? Но, с другой стороны, почему нет? Мы ведь считаемся их будущим, не так ли? Некоторых из присутствующих, чьих лиц юноша никогда не видел, он узнал по их форме. Плосколицый великий магистр Киркегарде; бородатый центурион легиона; епископ. Аларон чувствовал себя так, словно был голым.

Ректор встал.

– Студент Аларон Мерсер, сын Теслы Анборн, происходящей от Бериала. Отец не из магов. Студент имеет четверть магической крови, родился в Нороштейне.