— Я учту, — столь же серьезно ответил шеф жандармов. — Ни к чему мне инфаркты…

…Еще до того, как они с Лавриком уселись в машину, к Мазуру привязалось нечто вроде слуховой галлюцинации: где-то на периферии сознания уныло и неустанно гудела мелодия похоронного марша. И он никак не мог от нее отделаться…

— Ты и правда думаешь, что кто-то собирается выбивать семью? — спросил он.

— Как версию допускаю, — задумчиво ответил Лаврик. — Бывали прецеденты. А ведь напакостить тому же Кимолу, да и всем трем нашим бравым полковникам можно было гораздо проще, без всякого кровопролития. Так что можно быть уверенным в одном: военный министр и министр внутренних дел против нас не играют… пока что. И на том спасибо…

Мазур прекрасно понял, о чем идет речь. Все дело в специфике нынешнего безвременья и безвластия. Военный министр сейчас может повышать в чинах лишь до фельдфебельского — а вот первый офицерский чин никому присвоить не может — поскольку присвоение таковое должен завизировать Верховный главнокомандующий, коего в стране сейчас не имеется. Зато министр имеет полное право одним лихим росчерком пера отправить в отставку любого своего подчиненного, тех же Кимолу и Лавуту (Лавута со своей службой как раз числится по военному министерству).

Та же петрушка — с министром внутренних дел. Реально, на деле он был полным командиром лишь над уличными патрульными и уголовной полицией — однако формально, на бумаге, в его подчинении состояли и тайная полиция Мтанги, и жандармерия Очеренго. И он опять-таки мог уволить обоих в отставку в любой момент. И им пришлось бы подчиниться — ни Очеренго, ни Мтанга не смогли бы устроить, деликатно выражаясь, силовое сопротивление, на них тут же навалилась бы армия. Не по убеждениям, а оттого, что предусмотрительный Папа давненько уж разработал систему, где четко расписано, какая именно часть подавляет мятеж которой-либо другой части. Не нужно приказов и резолюций, все произошло бы автоматически — расписано до мелочей, есть секретные приказы… До сих пор министр внутренних дел десятой дорогой обходил и жандармерию, и хозяйство Мтанги, не говоря уж о том, чтобы требовать регулярных отчетов (каковые и Мтанга, и Очеренго ему сами порой приносили по доброте душевной — точнее говоря, когда им это было выгодно). Но теперь достаточно росчерка авторучки… Если того до сих пор не произошло, с уверенностью можно сказать: оба министра (точнее, их семьи) если и не стоят полностью на стороне Натали, то, по крайней мере, держат нейтралитет — спасибо и на том… Иначе их возможности могли сузиться до полиции: по той же системе министр внутренних дел имеет право выкинуть в отставку не только Лавуту с Мтангой, но и Мазура со всей его командой. Натали, конечно, придя к власти, все то моментально исправит… если доживет…

Мазур покосился на циферблат. До романтической встречи в «Полине Боргезе» очаровательной Эжени и сиятельного князя оставалось два часа.

Акинфиев в данных конкретных условиях мог бы проделать многое, например, успеть покончить с собой. Одного ему не удалось бы ни за что на свете: смыться из «Боргезе». Мтанга, считавший, что лучше пересолить, чем не досолить, не ограничившись своими силами, попросил помощи Очеренго — каковую, понятно, получил мгновенно. Так что «Боргезе» блокировали более сотни агентов Мтанги и жандармов в штатском — так, что мышь не проскочит. Вдобавок вокруг здания разместили полдюжины машин и столько же мотоциклетов. Мтанга хотел исключить любые случайности. Но все, конечно, было организовано так, чтобы не привлекать внимания внешнего мира.

Ну, а брать собирались Лаврик с Мазуром — против чего Мтанга ничего не имел, разве что присовокупил к ним верного Флорисьена.

Наружка, расставленная вокруг жилого комплекса сразу после визита Мазура с Лавриком к супруге ревнивого корсиканца так и не доложила, что Акинфиев выходил из здания или хотя бы появлялся на балконе. Судя по всему, после телефонного разговора с Эжени он безвылазно сидел в квартире — что в его положении было вполне разумно…

Получив сообщение, что «Ситроен» с Эжени за рулем уже в каком-то километре от «Боргезе», троица заняла позиции на лестничной площадке меж двумя этажами. О маскировке беспокоиться не приходилось благодаря барским удобствам «Боргезе» — на каждой такой площадке стояла пальма в кадке (либо огромный цветущий куст), низкий столик и четыре удобных кресла. Так что они расположились со всеми удобствами, наверняка не вызывая ни малейших подозрений у проходивших изредка обитателей дома — тех, кто обитал на нижних этажах и потому не пользовался лифтом, (сидели они аккурат между вторым и третьим).

Чтобы ожидание не было столь тягостным и минуты не ползли, как улитки, Мазур еще раз обдумал все принятые меры. И не находил ни одного изъяна. Здание плотнейшим образом блокировано по периметру. На лестнице черного хода, на каждой площадке — агенты Мтанги. Не забыта и вертолетная площадка на крыше: здешние обитатели, старательно подражая последней великосветской моде, обзавелись дюжиной маленьких частных вертолетиков (конечно, не столь дорогих и роскошных, как у элиты — этакие мопедики на фоне дорогих японских мотоциклов). Но там давно уже засели жандармы. Так что беспокоиться не стоило. Мазур с некоторым неудовольствием подумал, что при такой блокаде из здания, пожалуй, не смог бы смыться и он сам. Если уж фантазировать — или попросту учитывать все возможности — выход оставался один-единственный: к балкону подлетает вертолет, сбрасывает лестницу, и Акинфиев, словно Фантомас в которой-то серии, воспаряет в небеса…

Впрочем, ему и это не удалось бы. На совещании Мазур упомянул о такой возможности откровенно шутливо — но бравые полковники, к шуткам сегодня что-то не склонные, приняли все серьезно. На площадке, рядом с крохами-вертолетиками, уже час как стоял безобидный на вид «Алуэтт» из хозяйства Лавуты с парой пулеметчиков в штатском.

В общем, не было у Акинфиева ни малейшего шанса. Не было! Если не считать, что Лаврик упомянул об одной загвоздочке, которая могла напрочь все разрушить. Но вероятность, он сам признал, не стопроцентная, так что, будем верить, все пройдет гладко.

По размышлении в квартиру до появления Эжени решили не соваться. Никаких ошибшихся адресом посыльных с цветами или соседей снизу, которых Акинфиев затопил лопнувшей в ванной трубой. Пусть она приедет. Пусть голубки начнут ворковать. И вот тогда, выждав минут пять — отмычку в замочную скважину, и вперед, со свиданьицем, ваше сиятельство, вы знаете, у нас к вам столько вопросов…

Без пяти семь едва слышно стукнула входная дверь, и по лестнице зацокали женские каблучки. Троица встрепенулась.

Мазур узнал ее не сразу, через какие-то секунды — белый брючный костюм, черный парик, пышный, делавший ее похожей на мексиканку, модные у молодежи узкие темные очки, на плече сумка с эмблемой Лицея святой Женевьевы. Этакая лицеистка-старшеклассница, уверенно, едва ли не вприпрыжку спешившая то ли домой, то ли на свидание к кому-то из здешних обитателей. Еле узнал… Ну что же, имея ревнивого мужа, способного зарезать в два счета, и не тому научишься…