Дальше я уже не слушал, поскольку бросился бегом из храма, как будто преследуемый не то ангелом с огненным мечом, не то сонмищем бесов. Пришел я в себя, только когда стал ключом открывать дверь своей квартиры.

«Привидится же такое! Скоро тазепам пить придется…»

Ночь прошла беспокойно. Я ворочался с боку на бок, и мне опять мерещились то драконоиды с крыльями летучей мыши, то Илья Гданьский в красной мантии, возносящийся ввысь и раскидывающий вокруг себя тучи из долларовых купюр. Только под утро я заснул относительно спокойным сном. Суббота, можно немного расслабиться…

В понедельник институт показался мне совершенно вымершим: пора отпусков. Сам я в отпуск не собирался. Во-первых, надо закончить «дело о хищении психоделика» (или по крайней мере разобраться, при чем здесь я), а во-вторых, лучше отдохнуть в сентябре, когда Филипп пойдет в школу и проблема надзирания за ним станет менее острой. Встретив Тролля, я подмигнул ему, и он понимающе шепотом сообщил мне, что, по его сведениям, по-прежнему ничего не известно и что допрос (или опрос) сотрудников ничего не дал. Сергей Соловьев ушел в отпуск и сидел (подозреваю, что в основном, увы, пьянствовал) на даче не то в Лисьем Носу, не то под Сестрорецком; Ирина Ставцова наслаждалась солнцем, водой и сбором грибов (не психоделических, а съедобных) на брегах Ладожского озера. Короче говоря, поговорить за кофе было решительно не с кем.

С горя я стал листать словарь фон Бок, в котором вдруг натолкнулся на статью про Андрея Королева. Статья гласила:

Дальше следовал список основных публикаций из пятнадцати работ: кандидатская диссертация «Кундалини-йога и картография сознания» и статьи в различных изданиях (две на английском языке).

Во всем этом меня поразило (буквально поразило!) только одно: год рождения Андрея. Я принял его за молодого ученого максимум лет тридцати, а скорее, и того моложе. А он, оказывается, почти на десять лет старше меня. Вот это да! Потрясающе! Что он, эликсир молодости нашел, что ли? Надо будет спросить Илью или Сергея, такое же впечатление он произвел и на них, или же это какие-то мои глюки. А вот есть повод и Илье позвонить!

Я набрал служебный номер Ильи, и он сразу же снял трубку. После всяких предварительных вопросов (как доехал вчера домой, все ли в порядке и т. д.) я рассказал ему про свое открытие, сделанное благодаря труду госпожи фон Бок, и спросил Илью, что он думает о возрасте нашего общего знакомого и не удивляется ли его исключительно молодому облику.

— Да вовсе нет. По-моему, на сорок с лишним он и выглядит. Это у тебя какая-то аберрация восприятия. Тоже влияние его харизмы, наверно.

На этом мы распрощались.

Перед тем как покинуть наш храм науки, я зашел в психоделичку к Ходокову насчет даты моей практики. Тот порылся в своих журнальных записях и наконец промолвил:

— Как насчет среды через две недели? Это будет 25 июля, во второй половине дня.

Меня вполне устроило. Ходоков сделал пометку в журнале и напомнил мне, чтобы никакого алкоголя за три дня до эксперимента. И желательно без транквилизаторов и снотворных.

Дома я решил послушать музыку. Я предпочитаю барочную музыку, а точнее, написанную между серединой XVII и концом XVIII века, так сказать, между Перселлом и Моцартом. Я поставил CD «Жемчужины барокко», первым произведением которого был концерт для гобоя с оркестром «Opus 1 in D minor» Марчелло. Я всегда очень любил эту вещь, но сейчас уже первые аккорды музыки этого итальянца вызвали у меня весьма странные, экзотические ассоциации. Энергичные вступительные аккорды оркестра — цимцум, первичное сокращение изначального Света, совершенное ради появления техиру — пространства небытия, места творения. Далее вступает гобой. А это луч творящего Света, направленный Беспредельным в техиру. Вот гобой торжествующе преодолевает силу Ничто, плетя кружева творения, изысканные формы высших миров. Победа бытия над бездной несуществования, плетение узоров универсумов. Вторая часть — грустная, меланхоличная, пропитанная утомлением и разочарованием. Миры после трагедии шевиры — разбиения сосудов творения, катастрофы вселенского падения; небытие вторгается в бытие, заимствуя его силу и актуализируясь, приобретая энергию и действительность за счет мощи плененного Света; разлом в самих основах творения. Третья часть, presto, быстрая, энергичная, радостная — тиккун, восстановление целостности бытия и целостности самого Абсолюта; полнота бытия достигнута, творение вводится в плерому божественных манифестаций. Про себя я стал теперь называть концерт Марчелло «Свет творящей» и иначе его уже не воспринимал. «И Свет во тьме светит, и тьма не объяла Его». Дальше слушать музыку я не мог и выключил плеер. Пришла Инна, а за ней и Филипп. Узнав, что я не собираюсь за компьютер, Филипп немедленно завладел им и весь вечер общался по «аське», сиречь ICQ, со своими приятелями в России и ближнем зарубежье. Мы же с Инной провели приятный вечер за разговорами у телевизора, одновременно просматривая присланные из Франции журналы (я) и занимаясь вязанием (она). Это помогло мне слегка расслабиться и отвлечься от детективно-мистических хитросплетений дела о краже ДМТ-Ф.

Во вторник я спокойно проработал дома и закончил даже англоязычную статью для одного американского трансперсонального издания. Удалось позаниматься и докторской. А вечером вдруг позвонил Сергей Соловьев. Он на несколько дней приехал с дачи в город и предложил увидеться — у меня или у него — и «попить пивка».

— Пиво «Пит» для хороших людей, — сострил я, впрочем, довольно плоско.

— Ну «Пит» так «Пит», хотя я консервативно пью «Балтику».

— О’кей, закуплю и того и другого, — закрыл я тему.

Мы договорились встретиться завтра, в среду, после шести вечера в его апартаментах у Пяти углов. Очень хорошо, просто здорово! Расслабиться теперь просто необходимо, очень кстати Серега позвонил.

Но, как оказалось, расслабиться-то как раз и не удалось, несмотря на то что «для отрыва» мы с Сергеем действительно закупили «море пива». Но об этом я расскажу уже в следующей главе. Спешите прочитать ее, если хотите узнать, почему мы так и не расслабились!

Летом 1998 года я совершил путешествие в весьма экзотический район мира — Ладак, индийскую часть Тибета, затерявшуюся в северо-восточ-ной части Гималаев у истоков Инда. Оказавшись в свое время завоеванным мусульманскими раджами Кашмира, Ладак потом стал частью индийской британской колонии, а затем оказался в составе Республики Индия, счастливо избежав китайского вторжения и бесчинств хунвэйбинов времен недоброй памяти «Великой пролетарской культурной революции» и сохранив традиционные обычаи, религию и образ жизни своего тибетского населения. В конце двадцатых годов в Ладаке побывал Рерих, написавший там большую часть своих тибетских полотен и наслушавшийся разговоров о Шамбале и ее миссии в нашем мире (кстати, сейчас в столице Ладака — Лехе можно с приятностью посидеть в неплохом ресторане «Шамбала»).