Окрик Хагбарта прервал это «изысканное» сравнение. По какой-то причине Хагбарт решил, что следует оберегать единственную на борту женщину от непристойностей. Все викинги, заметил Шеф, хотя и не любили Свандис, не могли полностью избавиться от благоговейного трепета, который вызывала у них кровь Рагнарссонов.

Хагбарт плюхнулся, скрестив ноги, прямо на палубу около Шефа с картой, а рядышком удобно устроились на раскладных холщовых табуретках Хунд и Торвин. Шеф осмотрелся, решая, кого еще позвать на импровизированный военный совет. Бранда на борту не было, он заявил, что вернется на свой корабль «Нарвал», построенный им взамен долго оплакиваемого «Моржа». Он объяснял, что неуютно себя чувствует на величественном «Победителе Фафнира», предпочитая ему свое маневренное судно. Шеф подозревал, что Бранд просто не мог выносить присутствия Свандис — не то из-за ее отца, не то из-за нее самой. Скальдфинн стоял неподалеку у борта. Почему он не подходит? Шеф догадался, что Скальдфинн не хочет оставлять в одиночестве Сулеймана, но не уверен, что остальные будут рады присутствию еврея, ведь теперь тот прекрасно научился понимать их разговоры.

Сулейман был личностью странной, держался гордо и замкнуто. На протяжении многих недель Шеф и подумать не мог о нем иначе как о машине для перевода, однако во время уроков языка постепенно стал кое о чем догадываться. Король подозревал, что, несмотря на всю показную преданность Абду эр-Рахману и арабским хозяевам, Сулейман… не заслуживает доверия? Может поддаться нажиму? Помимо всего прочего, выяснилось, что в мире ислама иудеи и христиане платили налоги, а мусульмане — нет. Это не могло не стать причиной обид и недовольства. Шеф помахал рукой Скальдфинну, показывая, что Сулейман тоже может к ним присоединиться.

— Итак, — сказал Хагбарт, — объясни нам еще раз, государь, каков твой замысел. Мы запускаем в воздух змеев, крадем у христиан греческий огонь и кидаем его с неба?

Шеф улыбнулся:

— Только не говори Муатье. Он скажет, что его наставник первый до этого додумался. Итак, мы находимся где-то здесь. — Он ткнул в карту жестким пальцем с обломанными ногтями. — Христиане не могут быть далеко, и все кругом твердят, что они ищут нас точно так же, как мы ищем их. Следует ожидать столкновения лоб в лоб. Значит, именно его мы и постараемся избежать. Они знают то, чего не знаем мы, а мы знаем то, чего не знают они.

— Начни с самого легкого, — посоветовал Хагбарт, самый молодой и горячий из жрецов Пути. — Скажи, что знаем мы.

Шеф снова улыбнулся:

— Первое, что мы знаем, — никто из них: ни христиане, ни арабы — не умеют сражаться на море.

Молчание и обмен взглядами. Наконец Сулейман, предварительно убедившись, что никто из сподвижников короля не желает попасться на удочку, решил сам задать напрашивающийся вопрос:

— Прости, государь, но ведь андалузский флот выиграл много битв на море, как и греческий. Ты хочешь сказать, они сражаются не совсем правильно?

— Нет. Я хочу сказать, что это не были морские сражения. Видно по тому, как ведет себя старик наварх, как бишь его? — Шеф ткнул пальцем за плечо, в сторону укрытых навесами галер, застывших в послеобеденной сиесте в двух милях. — Его основная идея — дать сражение на суше, в котором на одном из флангов будут действовать корабли. С тех пор как мы обнаружили армию противника, идущую берегом — где это было, в Аликанте? — флот старается не терять ее из виду. Конечно, наши парусники их задерживают, но мы могли бы двигаться быстрее, если бы шли под парусами всю ночь, нам это нетрудно. Но наварх каждый вечер становится на якорь рядом со своей сухопутной армией. Они собираются драться вместе, армия на армию и флот на флот. Они никогда не уходят далеко от пресной воды — да и не могут, имея на борту столько гребцов, при такой-то жаре, — и не оставляют надолго сухопутные войска, пешие и конные.

— И какое преимущество это дает нам? — осторожно осведомился Торвин.

То, что говорил его бывший подопечный, нередко звучало как бред одержимого, но никто не осмелился бы назвать так победителя в битвах при Гастингсе и Бретраборге.

— Я бы хотел сделать так: воспользовавшись легким ветром, который каждое утро дует с суши, отойти подальше от берега, а днем напасть на противника с фланга и тыла со стороны открытого моря. Тогда мы сможем применить катапульты при дневном свете, а флот противника будет зажат между нами и берегом.

— Но у вас только семь кораблей с… как ты их называешь? С мулами? — деликатно напомнил Сулейман. — Достаточно ли будет семи для такой великой битвы?

— У наварха сотни галер, — ответил Шеф. — Столько же, как нам сказали, было у начальников тех двух флотов, которые греки уже уничтожили. Эти галеры оказались беспомощны против греческого огня. Мы надеемся, что флот христиан не устоит против наших камнеметов.

— Чтобы расстрелять несколько сотен кораблей, потребуется много времени, — скептически заметил Торвин.

— Вот именно. Я хочу уничтожить только суда с греческим огнем. Говорят, это красные галеры. Их всего штук двадцать. В этой битве значение будут иметь только двадцать галер с огнем и семь наших парусников с мулами. И тот, кто начнет первым, победит. Все остальные суда, как только этот вопрос решится, будут просто свиньями на убой. Ягнятами на заклание, я хотел сказать, — торопливо поправился Шеф, вспомнив странные диетические ограничения, существующие как у мусульман, так и у евреев.

— Понимаю, — сказал Скальдфинн. — Но еще один вопрос: что же знают они, чего не знаем мы?

— Вот я и не знаю, — вставил Шеф, пока никто не успел дать очевидный ответ.

Все северяне рассмеялись, а Сулейман бесстрастно поглядывал на них и оглаживал бороду. «Они как дети, — подумал он. — Правильно сказал Абд эр-Рахман. Они могут смеяться над чем угодно. У них все время шуточки, подначки. Перепрятывают чужую еду, связывают шнурки обуви. Сам король весь день запускает воздушных змеев и ничуть не смущается оттого, что они то и дело падают в море. У этих людей нет чувства собственного достоинства. Или наоборот, они считают, что их достоинство невозможно умалить такими пустяками? Муатья до хрипоты доказывал, что северяне глупы и необразованны. Однако они учатся с устрашающей скоростью, а Муатья не способен постигать то, что не освящено авторитетом наставника или, еще лучше, авторитетом книги. Интересно, — гадал Сулейман, — о чем же на самом деле думает одноглазый?»

— Как я надеюсь, они не знают, что мы уже здесь, — в завершение сказал Шеф. — В этих южных морях еще никто не сталкивался с установленными на кораблях катапультами. Греки, видимо, рассчитывают встретить еще один излишне самоуверенный мусульманский флот, многочисленный и отчаянно храбрый. В этом случае у нас есть шанс на победу. Но если они знают, что мы здесь, то, скорее всего, попытаются атаковать нас ночью. Это полностью противоречит тому, чего хотим мы. Чтобы расстрелять их на расстоянии, нам нужен свет и линейное построение. Они же захотят подобраться скрытно и напасть на скученный флот с близкой дистанции, когда не важно, днем происходит дело или ночью. В любом случае они своего добьются.