Мурин. Стол, который стоял у окна, поставлен в центр кабинета. А возле окна будет стоять кожаный диван.

Скворцов. И как вы думаете, к чему это приведет?

Мурин. Поживем — увидим. Во всяком случае ясно, что перестановки эти не от хорошей жизни.

Тюрин. Неустойчивость правительств — событие крайне характерное для современного западного мира. И в этом отношении особое место занимает латиноамериканское государство Гатапульпа. О последних событиях в ней расскажет журналист Сергей Скворцов.

Скворцов. Я пробыл в Гатапульпе три недели, и за это время произошло четыре переворота. Пятый произошел уже в тот момент, когда я собирался домой.

Тюрин. Расскажите о нем поподробнее. Об этом нас просит телезрительница из Кзыл-Орды.

Скворцов. С удовольствием. События развивались так. С утра президентский дворец был окружен взводом солдат под командованием лейтенанта Хорхе Переса. Через несколько минут президент был арестован майором Хорхе Пересом и выслан из страны. В полдень полковник Хорхе Перес выступил по радио с обращением к стране. Однако к вечеру, когда генерал Хорхе Перес готовился подписать декрет о назначении себя президентом, начался новый переворот. Ровно в полночь рядовой Хорхе Перес был арестован.

Мурин. Скажите, а как ко всему этому относится население?

Скворцов. Довольно безразлично. Даже во время переворота все магазины открыты и идет бойкая торговля джинсами, дубленками и кассетными магнитофонами.

Мурин. Неужели?!

Скворцов. Представьте себе!.. А для того, чтобы у наших телезрителей не возникло сомнений, я все эти вещи захватил с собой в телестудию (демонстрирует).

Тюрин. А как, по-вашему впечатлению, ожидаются ли в Гатапульпе новые перевороты?

Скворцов. Вряд ли. Сейчас там начинается сезон дождей. А совершать переворот в дождь считается у них плохой приметой.

Тюрин. Ну что ж, уважаемые телезрители! Время нашей передачи подходит к концу. Пишите нам. Мы надеемся, что за это время побываем в других странах и поделимся с вами своими новыми плохими впечатлениями.

НЕСУН

Считается, что у нас все профессии равны. Конечно, кто на мясокомбинате работает, на обувной фабрике или на заводе хрусталя — те все равны. Там каждому есть, что украсть. А я вот на заводе работаю, где автоматы для газировки делают. Так что мне, кроме этой бандуры, украсть нечего. Ну я и украл. Что я, хуже людей?

Притащил эту махину домой, думал, Зинка обрадуется. А она глаза выпучила:

— Это что такое?

Я говорю:

— Не видишь? Автомат! Теперь дома газировку гнать будем.

Она кричит:

— У нас и так на кухне повернуться негде! Неси его обратно!

Я говорю:

— Ты, Зин, на грубость нарываешься. Неси! Это что, иголка, что ли? Я его через весь город на себе волок. Подожди, найдем ему применение. Может, мама твоя из деревни погостить приедет. Будет ей где переночевать.

Она говорит:

— Моя мама не лошадь. Она стоя спать не умеет.

— Зачем стоя? Мы его горизонтально положим. А не хочешь для мамы, давай его под мусорное ведро приспособим.

— Ладно, говорит, только это ведро ты выносить будешь.

Ну, вроде, уговорил. Только спать легли, просыпаюсь от какого-то взрыва. Думал, с газом что-то случилось. Оказывается, Зинка попить пошла. Так с этим автоматом в темноте поцеловалась. И смех, и грех. В комнату влетает, под глазом не фонарь, а целая электростанция. Орет:

— Инвалидом решил меня сделать? Неси его отсюда к чертовой матери!

Я говорю:

— Зин, потерпи немного. Жаль такую вещь выбрасывать. Мы же их на экспорт делаем. В слаборазвитые страны.

— Вот и убирайся с ним к своим слаборазвитым!

Стою, уговариваю:

— Зин, утро вечера мудренее. Я его завтра продам кому-нибудь.

— Кому, говорит, это барахло нужно?

— Найдутся. Не все ж такие, как ты. Может, какой профессор на дачу возьмет. Он из него скворечник соорудит. А может, какой приезжий с Кавказа купит. Он из него копилку сделает.

Объявление написал, на домах расклеил, двое суток никого нет. На третий день поздно вечером звонок. Дверь открываю, мужик стоит.

— Ты, говорит, автомат продаешь?

Я обрадовался, спрашиваю:

— Тебе завернуть или так потащишь?

А он отвечает:

— Мне автомат не нужен. Я за стаканом пришел.

Зинка как это услыхала, в слезы кинулась. Говорит:

— Не хватает, чтоб ханыги по ночам шлялись. Немедленно одевайся и неси автомат куда хочешь!

Ну что делать? Взвалил на спину, тащу, ноги подкашиваются. Чувствую, еще шаг сделаю и из глаз сироп польется. Хорошо, живу невысоко. Всего на седьмом этаже.

Во двор вытащил, думаю, кому же пристроить такую вещь? Вдруг, смотрю — у соседнего подъезда грузовик стоит, мебель разгружает. Вот, думаю, сейчас я его сбагрю. В квартиру вхожу и по-деловому спрашиваю:

— Хозяин, куда мебель ставить?

— Какую, говорит, мебель?

— Вот эту, из кухонного гарнитура.

Он говорит:

— Это что, в кухонный гарнитур входит?

— А куда же это входит, в спальный?

И вдруг он мне нагло заявляет:

— Ты мне мозги не пудри. Я сам на мебельной фабрике работаю. Я этот гарнитур не покупал, я его с работы принес. Так что мне чужого краденного не надо, мне своего хватает.

Ну, так где же справедливость? Одним — все, а другим только грыжа?

Я так думаю: если человек работает в таком месте, где ему украсть нечего, то таких людей надо поощрять особо. Скажем, если пять лет проработал на таком месте, то полугодовой отпуск. Кто десять лет промучился, тому квартальную премию каждый месяц. Ну, а если двадцать лет проработал и ничего не своровал, тем сразу персональную пенсию и бесплатную путевку в санаторий для чокнутых на почве честности.

ВСЕ РАВНЫ

— Простите, пожалуйста, вы директор магазина?

— Да. А что вы хотите?

— Видите ли, я недавно квартиру получил. Вот я и хотел узнать, нельзя ли мне мебельный гарнитур приобрести, в порядке исключения…

— А почему мы для вас должны делать исключение? У нас, дорогой товарищ, все равны. Возьмите открытку, запишитесь и ждите в порядке общей очереди.

— Это я знаю. Но Сергей Андреевич говорил, что вы можете помочь.

— Так вы от Сергея Андреевича?.. Что же вы сразу не сказали? Ладно, что-нибудь придумаем. Румынский вам подойдет?

— Я бы хотел югославский.

— Нет, это никак нельзя. У нас, кто от Сергея Андреевича, все равны. Только румынский.

— Странно. Серафима Юрьевна ясно давала понять, что у вас есть югославские.

— Серафима Юрьевна, говорите?.. Это другое дело. Серафима Юрьевна — это не Сергей Андреевич. Сделаем вам югославский, в порядке исключения. Полированный, со светлой обивкой.

— Видите ли, мы с женой хотели неполированный. И с темной обивкой.

— Ничего не могу сделать. У нас, кто