подлинного убийцы и не могли увидеть. Никто не сделал новых открытий, и по-прежнему единственным доводом в пользу ожидавшего казни было его категорическое непризнание вины.

Горячо желали монархи спасти доблестного рыцаря, но любовь к правосудию брала верх над соблазном вмешаться в решение суда. Даже если не принимать во внимание свидетельства дона Луиса Гарсиа, найденная улика – обломок меча Стенли, извлеченный из тела Фердинанда Моралеса – указывала на англичанина, как на убийцу.

Правосудие вершила Святая Эрмандада, и она считалась только с доводами холодного рассудка, а не с чувствами, пристрастиями и рыцарскими заслугами. Как мало значит отрицание вины – ведь им можно прикрыть любое преступление! Король уполномочил этих людей, и непоследовательно было бы оспаривать их вердикт. Судьи единодушно не сомневались в виновности Стенли и согласились на месячную отсрочку казни лишь из почтения к Изабелле.

Фердинанд получал от рыцарей петиции с просьбой о помиловании, которое является прерогативой монарха. Но помилование означает признание преступления, а король желал оправдания. Он мистически верил, что в самый последний момент перед казнью случится чудо, и Артур Стенли будет спасен, как невиновный.

Приговоренный к смерти не имел таких надежд. Он с отвращением думал о гнусном преступлении против благородного Моралеса. Больше собственной судьбы занимала Стенли мысль о том, что злодеяние совершено его оружием. Стенли усматривал в этом небесное возмездие за незаслуженные обиды, нанесенные им великодушному дворянину, командиру, другу, товарищу по оружию. Он корил себя за угрозы, за жажду мести. Он задумал убить, и верный меч его свершил кровавое дело. Голос совести кричал ему, что он и есть убийца, и казнь – справедливый финал.

Стенли не переставал думать о Мари. Почему она сделала страшное признание? Не желала свидетельством погубить его? Принесла себя в жертву ради него? Но ведь не могла же она не сознавать, что не спасет его! Она поступила так, ибо душа ее не мирилась с мельчайшей виной перед ним. Пусть ей не по силам уберечь его, но она не добавит зла! Если верно это, значит, по-прежнему жива в ее сердце любовь к нему. О, как он любил ее в последние свои дни! Сильнее, много сильнее, чем прежде!

Честь обязывала Стенли не бояться смерти. Он твердил себе, что казнь заслужена им. Он обращал свои взоры к Богу, искал утешения в раскаянии. Успокоительное снадобье духовных речей отца Франциса, навещавшего его, было в помощь ему. Но ужасно ожидание конца в цветущем возрасте. Не в силах юноша принять, как истину, что сладкая жизнь на небе прекраснее полной суровых искусов жизни на земле.

От дона Феликса, дружелюбного своего тюремщика, Стенли с радостью услышал о гуманном отношении Изабеллы к бедной вдове, а также об отрадной перемене. По словам дона Феликса, помрачение разума Мари осталось в прошлом, и ум ее прояснился. Но телесная слабость не отступила, а после признания в иудействе, на душе ее стало тяжелее прежнего, ибо мучительно сознавать себя мишенью всеобщего презрения.

Мари стало известно, что святой отец Францис произвел досмотр в доме Моралесов, не нашел предметов ереси и этим крайне удивлен. Она передала ревнителю чистоты догмата, что теперь ей нечего скрывать, и указала место в доме, где он найдет искомое.

Пойдя по указанному следу, священники обнаружили в изобилии еретические книги и атрибуты ложной веры. Фолианты были преданы огню, не смотря на упоминание Бога на их листах. Серебро подсвечников расплавили и применили для украшения церкви. Нишу, где хранились непотребные предметы, тщательно отмыли от следов скверны и окропили святой водой. Место это заложили камнями и вмуровали в новую стену крест.

Произведенные деяния дали надежду святым отцам на благодатное действие времени, способное изгладить из памяти людей существование богохульного тайника. Надежду церковников разделяли и монархи, ибо они хотели забвения иудейского прошлого Мари ради ее католического будущего.

Стенли узнал от дона Феликса, что обнаружение ереси в доме Фердинанда Моралеса вызвало немалое брожение при дворе и в кругах духовенства. Достойно ли ревностного католика прельститься красотой иудейки и вступить с ней брак, скрывая от своих сюзеренов и от глаза людского ее и ее веру? Отсутствие ответа на этот вопрос беспокоило церковь.

Дон Феликс разъяснил своему подопечному узнику имущественные перспективы донны Мари. Как иудейка, она не может наследовать за мужем его состояние и имение, которые, согласно закону, перейдут к короне. Но если богоотступница примет католичество, то часть богатства будет сохранена за ней.

Дон Феликс столь часто говорил о возможности принятия Мари католической веры, что Стенли невольно стал думать об этом, как о событии не просто вероятном, но, как о деле почти решенном. Терпение и время, и она станет католичкой! И эта мысль вела за собой другую – Мари несомненно любит его! Не может не любить, ведь она жертвовала собой ради этой любви. И она вновь свободна! О, как хотелось жить!

В один из дней дон Феликс явился к Артуру с невероятной новостью. Он взволнованно сообщил о таинственном исчезновении Мари. Монархи гневались и горевали. Фердинанд больше гневался – велик урон престижу самодержца. Изабелла скорее горевала, жалея питомицу и страшась за нее.

Двор был охвачен ужасом. Сеговия вновь бурлила. Не находилась путеводная нить, и следы никто не оставил. Охранники ничего не слышали и не видели, клялись, что никто в ночь исчезновения Мари не проходил мимо. Однако один из них вспомнил, что ему послышался сдавленный возглас, но он решил, что это ветер шумит, и не поднял тревогу.

“Сдавленный возглас? – задыхаясь от волнения, вскричал Стенли, – да это ж верный знак недобровольного исчезновения! Произошло насилие! Клянусь – тут рука церкви!” Дон Феликс был поражен, как глубоко потрясла Стенли весть об исчезновении Мари.

“Отец Францис поклялся мне, что никто из братьев не сделает такого. Ни Святая Эрмандада, ни францисканцы не унизят королевскую власть и не причинят горе королеве. Отец Торквемада, единственный, кто мог дерзнуть, к счастью, давно отсутствует в Сеговии!” – вступился дон Феликс за священников.

“Если не церковники, то кто? Мари не было причины бежать, страшась за свою судьбу, ведь она под защитой благородной Изабеллы!” – настаивал Стенли.

“Уверен я, здесь не обошлось без колдовства! – решительно заявил дон Феликс, – проклятая ее раса искусно владеет этим ремеслом. Судите сами, Артур, окна не открывались, двери не скрипели, неусыпные караульные ничего не слыхали. И даже если б выкрали ее, то злоумышленники