перепутала и не ждет меня снаружи. А тут ты – с головой ушел в «Зэкса Омегу и луну красной чумы»: я не удержался, остановился посмотреть. Ты знаешь, что высовываешь язык, когда напряженно думаешь?

– Нет.

– На самом деле это игра для двоих. Я с ней две недели бодался, пока не сборол.

– Наверное, потратил целое состояние.

– Нет. Дистрибьютор работает на человека, который работает на моего отца.

На это нечего ответить.

– Что ж, надеюсь, твоя подружка скоро появится.

– Лучше бы пришла, стерва. Иначе я с нее шкуру спущу.

Субботний вечер в Сибуя[54] бурлит и истекает потом. Через неделю после бессонной ночи я решил развеяться. Квартал удовольствий пышет таким жаром, что, кажется, вспыхнет, стоит разок чиркнуть спичкой. В прошлом году дядя Толстосум водил меня в свой бар в Кагосиме, но это отстой по сравнению с тем, где я сейчас. Цены тоже не сравнить. В барах – полчища трутней: галстуки оттянуты, воротнички расстегнуты. Трутни женского пола прячут офисную форму в наплечных сумках. Не слишком ли строго я сужу трутней, учитывая, что теперь я – один из них? Но я только притворяюсь, что я один из них. А может, все так начинают? И господин Аояма тоже. Парочки на свиданиях. Американцы с красотками в лунных очках. У официантки с прекрасной шеей в записной книжке полно телефонов приятелей, таких как мой незваный зритель в игровом центре. Огромная реклама «ПЕЙТЕ КОКА-КОЛУ» каскадами изливает лавовый багрянец и непорочную белизну. Иду, посасывая шипучий леденец. Хостессы заботливо усаживают в такси престарелых президентов компаний, приветливо машут на прощание. В ресторане, залитом янтарным светом, все знакомы друг с другом. На скутере проезжает монгольский богатырь-исполин, по обе стороны от него девицы, наряженные крольчихами, раздают листовки с рекламой нового торгового комплекса. Девушки в целлофановых жилетках, трусиках и колготках сидят в стеклянных кабинках перед клубами, предлагая легкую беседу и купоны на десятипроцентную скидку. Представляю, как кошу эти толпы мегаоружием двадцать третьего века. Иллюминация и лучи лазерных прожекторов окрашивают облака в карамельные цвета. У входа в «Пенный мир Афродиты» зазывала расписывает достоинства девушек на фото, пришпиленных к стенду:

– Номер один – русская, холеная, покладистая. Два – филиппинка, обходительная, превосходно вышколена. Француженка – этим все сказано. Бразильянка – темный шоколад, есть за что укусить. Номер пять – англичанка, белый шоколад. Шесть – немка, любительница сосисок. На этих милашках из Кореи – ни унции лишнего жира. Номер восемь – экзотические черные близняшки, а номер девять – ну, номер девять слишком хороша, чтобы ее лапал простой смертный…

Заметив, как я таращусь на все это, он гогочет:

– Приходи лет через десять, сынок, как поднакопишь деньжат!

Иду мимо магазина электроники и на экране телевизора вижу, как кто-то очень знакомый тоже идет мимо магазина электроники. Он останавливается и с изумлением изучает экран, волнуясь о том, как выглядит в глазах окружающих. Покупаю новую пачку «Мальборо». Проходя мимо красных фонариков какой-то лавки, где продают лапшу, вдыхаю кухонные пары, вспоминаю, что голоден. Пытаюсь рассмотреть, что там, за витриной. Возможно, эта замызганная лавка мне по карману. Раздвигаю дверь и вхожу сквозь нити бусин в проеме. Душная дыра, наполненная кухонным гамом. Заказываю лапшу с поджаренным тофу и зеленым луком и усаживаюсь у окна, наблюдая, как мимо текут толпы прохожих. Приносят лапшу. Угощаю себя стаканом воды со льдом. С двадцатилетием, Эйдзи Миякэ. Сегодня Бунтаро вручил мне богатый урожай поздравительных открыток – по одной от каждой из моих четырех теток. Пятый конверт оказался еще одним посланием из министерства нежеланных писем, продолжающего кампанию под лозунгом «Достать Миякэ». Закуриваю «Мальборо», вынимаю письмо, чтобы снова перечитать его, пытаясь вычислить, шаг ли это вперед, назад или в сторону.

Токио, 8 сентября

Эйдзи Миякэ!

Я жена твоего отца. Его первая, настоящая, единственная жена. Так-то вот. Мой информатор в «Осуги и Босуги» сообщил, что ты пытаешься связаться с моим мужем. Да как ты смеешь? Неужели ты воспитан столь убого, что тебе неведомо слово «стыд»? Так или иначе, я подозревала, что такой день придет. Значит, ты узнал о том, что твой отец занимает влиятельный пост, и рассчитываешь на легкую поживу. «Шантаж» – это скверное слово, придуманное скверными людьми. Но для шантажа необходимы смелость и податливые жертвы. У тебя нет ни того ни другого. По-видимому, ты считаешь себя умником, но в Токио ты – всего лишь алчный деревенский мальчишка, и мозги твои погрязли в навозе. Я твердо намерена защитить своих дочерей и мужа. Мы уже заплатили достаточно, более чем достаточно, за то, что сделала твоя мать. Возможно, это ее совет? Она – пиявка. Ты – чирей. Я хочу, чтобы ты понял элементарную вещь: если ты посмеешь причинить беспокойство моему мужу, показаться на глаза кому-нибудь из нашей семьи или попросить хоть иену, тогда, как и любой гнойный чирей, ты будешь удален.

Допиваю оставшийся от лапши бульон. Дракон, изогнувшись вокруг земли, ловит свой хвост. Ну что ж… В день своего совершеннолетия я получил в подарок страдающую паранойей мачеху, которая любит подчеркивать, и по меньшей мере двух сводных сестер. К несчастью, само по себе письмо ничем не поможет: в нем нет ни подписи, ни адреса. Оно отправлено из северного округа Токио, и если написано там, то круг поиска сужается примерно до трех миллионов человек. Моя мачеха не дура. Ее ненависть ко мне – еще одно препятствие. С другой стороны, чтобы оттолкнуть меня, до меня нужно дотронуться. К тому же письмо написал не отец, так что в худшем случае он все еще не уверен, стоит ли со мной встречаться. В лучшем же случае это означает, что ему до сих пор неизвестно о моих попытках его отыскать. И в эту самую секунду я понимаю, что на мне нет бейсболки. Это – наихудший из всех возможных подарков. Бейсболку мне подарила Андзю. Начинаю вспоминать – в игровом центре она была еще у меня. Выхожу на улицу и прокладываю дорогу обратно сквозь потоки искателей развлечений.

«Зэкс Омега и луна красной чумы» зазывает новых клиентов, а бейсболка исчезла. Обыскиваю взглядом ряды студентов, мутузящих отпрысков «Уличного бойца», толпу детворы вокруг «2084»; кабинки с девчонками, цифрующими свои фото под лица знаменитостей; аллеи служащих, играющих в маджонг с видеостриптизершами. Странно. Эти люди, подобно моей матери, платят психоаналитикам и лежат в клиниках, чтобы вернуться к реальности, – и эти же люди, подобно мне, платят «Сони» и «Сега», чтобы вернуться в