– Зато вы, как правило, остаетесь в проигрыше?

– Не всегда. И не было еще случая, чтобы я не мог расплатиться. Но иногда и выигрываю.

– А миссис Хэслетт об этом знала? О ком-либо из вас?

– Я никогда с ней об этом не разговаривал, но, полагаю, она знала – или по крайней мере догадывалась – относительно Септимуса. Он обычно приносил ей подарки после выигрыша. – Лицо Киприана снова осунулось. – Он был всегда нежен с ней. У нее… – Он поискал подходящее слово и не нашел. – У нее имелась одна слабость – она любила утешать других. Сама она была легко ранима, но обижалась не за себя, а за других…

Лицо Киприана исказилось от сильной душевной боли, выдав вдруг его беззащитность. Он слепо глядел куда-то вдаль, не замечая холодного ветра.

– Когда что-то казалось ей смешным, она смеялась. Никто не мог указать ей, кого следует любить, а кого – нет; она всегда имела собственное мнение. Если Октавия была расстроена, она плакала, но никогда ни на кого не дулась. В последнее время, правда, она пила чуть больше, чем это позволительно леди… – Киприан горько усмехнулся, подметив собственное иносказание. – И еще она была, к своему несчастью, честной во всем…

Он замолчал, глядя, как ветер пускает рябь по поверхности Серпентайна. Если бы мысль о том, что джентльмен может плакать в общественном месте, не была бы сама по себе противоестественной, Монк решил бы, что заметил слезы на глазах Киприана. Даже если тот предпочел что-то скрыть в разговоре, ясно было, что, по крайней мере, горе его искренне.

Монк тактично выжидал.

Еще одна пара прошла мимо – мужчина в гусарском мундире и женщина в платье по последней моде.

Наконец Киприан взял себя в руки.

– Должно быть, она узнала нечто поистине отвратительное, – убежденно сказал он. – И, вероятно, связанное с угрозой третьему лицу – иначе Тави не решилась бы разгласить чужой секрет, инспектор. Будь у кого-нибудь из слуг незаконнорожденный ребенок или вступи этот слуга в преступную связь, его выдал бы отцу кто угодно, но только не Тави. По правде говоря, она никому ничего не сказала бы и о воришке, поймай она его за руку, – разве что тот попытался бы украсть что-то действительно очень ценное.

– То есть открытие, сделанное ею в тот день, никак не могло быть заурядным, – подвел итог Монк.

Лицо Киприана снова застыло.

– Полагаю, что да. Простите, но больше я ничем не могу вам помочь. Я просто не имею понятия, что это могла быть за тайна и кто боялся ее огласки.

– Во всяком случае, вы во многом прояснили общую картину. Благодарю вас, сэр.

Монк поклонился и, простившись с Киприаном, двинулся в обратный путь – вдоль озера к Гайд-Парк-корнер, но потом проворно поднялся по Конститьюшн-хилл, по направлению к Букингемскому дворцу.

Сэра Бэзила он встретил после полудня, когда тот пересекал Хорсгардз-парейд со стороны Уайтхолла. Заметив Монка, он вздрогнул.

– Вы о чем-то хотите доложить? – резко спросил сэр Бэзил. На нем были темные брюки и сюртук модного покроя, а также высокий цилиндр, щеголевато сдвинутый набок.

– Пока нет, сэр, – ответил Монк, подивившись, что Бэзил ожидает от него столь быстрых успехов. – Я бы хотел задать несколько вопросов.

Сэр Мюидор нахмурился.

– И вы не могли подождать, пока я вернусь домой? Что за странная мысль – разговаривать на улице, инспектор!

Извиняться Уильям не стал.

– Мне нужны сведения о слугах, которые я не смогу получить от дворецкого.

– Таких сведений не может быть, – холодно отрезал Бэзил. – Принимать на работу слуг, беседовать с ними и оценивать их рекомендации – это обязанность дворецкого. Если бы я усомнился в том, что он справляется с ними как должно, я бы просто его уволил.

– В самом деле. – Монк был уязвлен его тоном и острым холодным блеском глаз. Такое впечатление, что сэр Бэзил, кроме невежества в подобных вопросах, ничего другого от полицейского и не ожидал. – Но если слуга совершил проступок, неужели вам об этом не докладывают?

– Крайне редко, разве что проступок слуги задевает каким-либо образом моих домочадцев. Вас ведь, предполагаю, интересует именно это? – ответил Бэзил. – Если слуга ведет себя вызывающе или проявляет нерадивость, им занимается Филлипс. Если же виновата служанка, то это уже забота экономки или кухарки. Нечестность и распущенность чреваты немедленным увольнением, но этим опять-таки ведает Филлипс. О таких случаях он мне, конечно, докладывает. Но, право, вам не стоит следовать за мной в Вестминстер, чтобы задать вопросы, с которыми вы бы могли обратиться к дворецкому или к кому угодно в доме.

– Я не уверен, что они ответят мне так же честно, как вы, сэр, – огрызнулся Монк. – Коль скоро кто-то из них несет ответственность за смерть миссис Хэслетт, у него есть причины уклониться от искреннего ответа.

Бэзил воззрился на него; сильный порыв ветра атаковал головной убор лорда, и тот предпочел снять цилиндр сам.

– И о чем же, по вашему разумению, они могут вам солгать, не опасаясь, что ложь тут же выплывет наружу? – язвительно спросил он.

Монк пропустил его вопрос мимо ушей.

– Меня интересуют личные отношения ваших слуг, сэр, – сказал он. – Лакей и служанка, к примеру. Дворецкий и горничная. Посыльный и судомойка.

Темные глаза Бэзила изумленно раскрылись.

– Боже правый! Вы что же, думаете, у меня только и есть заботы, что интересоваться любовными интрижками моих слуг, инспектор? Похоже, вы живете совсем в ином мире, нежели я… и люди моего круга.

Монк был настолько взбешен, что даже не сделал попытки попридержать язык.

– Из этого следует, сэр Бэзил, что вас не интересует, сожительствуют ли друг с другом ваши слуги и горничные, – язвительно заметил он. – Вдвоем, втроем, как угодно! В таком случае вы правы: это какой-то иной мир. Средние классы подобные вольности обычно пресекают.

Дерзость была неслыханная, и сэр Бэзил едва не дал волю гневу, однако вовремя сообразил, что сам и спровоцировал ее. Поэтому он, против обыкновения, сдержался и ответил высокомерно:

– С трудом верится, что, будучи таким глупцом, каким прикидываетесь сейчас, вы могли достичь вашего нынешнего положения. Разумеется, в тех случаях, о которых вы только что помянули, любой слуга немедленно будет уволен без рекомендации.

– А если это был как раз такой случай? Что, если миссис Хэслетт обнаружила провинность, за которую увольняют без рекомендации? – вкрадчиво спросил Монк, сознавая, что оба они чувствуют неприязнь друг к другу, но оба вынуждены это скрывать.

Однако Уильям был удивлен, видя, сколь быстро прошло раздражение сэра Бэзила; кажется, тот даже улыбнулся.

– Полагаю, это вполне возможно, – согласился Мюидор, обдумав услышанное. – Да, женщины бывают весьма наблюдательны в таких вещах. В отличие от нас, они подмечают малейшие подробности. Романы и интриги занимают в их жизни куда больше места, чем в нашей. Так что все это вполне естественно.