Настоящих рюмок, естественно, не нашлось, и в ход пошло все подходящее — от мензурок для лекарств до граненых стаканов. Рихтер с Сапуновым на полном серьезе даже предлагали «утку» — идеально чистая стеклянная посудина по назначению в ходячей палате никогда не использовалась, разве что в качестве пепельницы, но не встретили понимания. Александру как виновнику торжества досталась вазочка для цветов, объемом чуть более пивного бокала.

— Согласно традиции, — подмигнул капитан, ловко отцепляя орден от банта. — Смотрите, не проглотите от волнения.

Крест со скрещенными мечами булькнул в янтарную жидкость.

— А то весьма сложно выходит, знаете ли, — не преминул вставить Рихтер. — Разлапист-с!

Странное дело — Сапунов почему-то его не поддержал…

Саша, волнуясь, взял в руки наполненный на четверть «бокал» — дешевенькую безделицу какой-то провинциальной российской фабрички, кажущуюся ему сейчас драгоценным богемским хрусталем, и поднес к губам. Награда золотым паучком притаилась на дне, алая эмаль сквозь коньяк казалась темно-кровавой…

— Хоть тост скажите. — Глаза Хлебникова смотрели серьезно.

Поручик медленно поднялся на ноги, с бокалом в руке: крест тихонько звякнул о стекло, словно желая поддержать.

«Что же сказать? — бестолковыми воробьями метались мысли в Сашином мозгу. — За Государя Императора?.. К месту ли? За Отечество?.. Чересчур напыщенно…»

— За боевое братство, — медленно и четко выговорил он, решительно опрокинул в рот вазочку и выплюнул на ладонь сверкающий орден.

Хороший коньяк проворной змейкой скользнул по пищеводу, согрел желудок и теплой волной поднялся в голову.

— Хорошо сказал, — одобрительно пробасил прапорщик, наливая по второй. — Будет толк из парнишки, а, капитан?

— Правильно сказал, — капитан поднял мензурку. — За вас, поручик!..

Пирушкой визит генерала не закончился.

Едва подвыпившие (именно подвыпившие, а не пьяные — что такое для шестерых здоровых военных литр с небольшим коньяка?) офицеры успели убрать со стола и разблокировать палату — вынуть из дверных ручек вставленную туда ножку табурета, адъютант Мещерякова, сопя и отдуваясь, втащил еще один подарок. Портативный телевизор.

— Вот, Василий Никитович приказали, — вытер пот со лба поручик. — Чтобы героям не скучно было выздоравливать.

— Передайте господину Мещерякову нашу благодарность. — Хлебников опять возлежал на своем ложе в позе римского патриция. — Теперь выздоровление будет идти в два раза быстрее.

— Если бы он еще о девочках распорядился, — фыркнул со своей койки Рихтер. — То сразу в четыре!

— К чему вам кордебалет, штабс-капитан? — лениво буркнул Сапунов. — Вы и так храпите, словно симфонический оркестр.

— Рад мнению ценителя…

Установил и настроил чудо техники двадцатого века прапорщик. Увы, ловила комнатная антенна-рогатка всего четыре канала. И ни одного русского. Но и это для Саши, забывшего, когда он в последний раз видел телепередачу, было роскошью.

Истинно демократическим способом — голосованием, всеобщим и явным — выбрали программу. Если быть честным, выбора-то особенного и не было — ни дари, ни пушту в достаточном объеме никто не знал, а смотреть два выступления и некое подобие телеспектакля без перевода — занятие малопривлекательное. Четвертый, Тегеранский канал, правда, транслировал тоже что-то вроде новостей. Носатый брюнет, в черном, под горлышко, одеянии («Вылитый раввин из нашего местечка! — заявил Рихтер, взявшийся переводить. — Только пейсов и кипы не хватает!») излишне, на взгляд Александра, гнусавя и грассируя, читал по-французски с бумажки что-то длинное и невразумительное.

Штабс-капитан, на взгляд Бежецкого, язык знал вполне прилично. По крайней мере, Хлебников, Стебельков и Храмов слушали его беглый перевод, обильно пересыпаемый шуточками и комментариями, с неподдельным интересом. Трое, потому что Сапунов, отговорившись нелюбовью к политике, сразу же попросил сделать «это бла-бла-бла» потише и отвернулся к окну с хлебниковской книжкой в руках.

— Его величество Махмуд-Шах Второй, — гнусаво вещал тем временем артиллерист, подражая интонации персидского диктора, — принял сегодня послов иностранных держав… Ха! Мы вот тоже приняли, хоть и не иностранных!.. Почтение королю засвидетельствовали посол Российской империи, посол Французской Республики, чрезвычайный и полномочный посол Соединенного Королевства…

— А что англичане-то тут делают? — бухнул, как обухом, Храмов. — Будто не натерпелись от них туземцы по самое некуда!

— Вот то и делают, — развел руками Рихтер. — Миссия их сокращена до минимума, но полностью выдворить их из Королевства — кишка тонка у афганцев. Это, дорогой мой, объявление войны, и тут уж никакие страны-гаранты не помогут… Вот интересно! Король заявил послам, что Афганистан будет расширять связи со всем мировым сообществом, не отдавая предпочтения никому в отдельности…

— Видал?! — подскочил на койке прапорщик. — Мы тут, значит, кровь льем, чтобы этих… защитить, а они!..

— Допустим, защищаем мы тут свои интересы, — буркнул, не оборачиваясь, Сапунов. — А вовсе не афганские.

— Какие такие свои? Нет у меня тут никаких интересов! И у Павла Тихоновича нет, и у Костика, и у Саши. У вас, случайно, нет, Михал Матвеич? — повернулся прапорщик к переводчику, благоразумно промолчавшему. — Вот и у артиллериста нашего нет. Только у вас одного!

— Бросьте прикидываться, Иван Иванович. — Сапунова проняло, и он захлопнул книгу. — Вы отлично понимаете, что речь идет об интересах Империи, а не отдельно взятых людей.

— А-а-а… Империи… — широко улыбнулся прапорщик, действительно, похоже, валявший дурака. — Так и говорили бы. Империи мы, батенька, присягу давали, и защищать ее будем везде, где ступает сапог российского солдата. А уж те, кто на той землице волею Божьей обитает, стало быть, тоже у нас под защитой обретаются.

— И докуда же, позвольте спросить, дойдет тот сапог? — прищурился Сапунов. — До Африки — дошли, до Америки — тоже… Что там осталось? Австралия? Антарктида? Интересы пингвинов отстаивать будем?

— Понадобится — отстоим! — рубанул Храмов. — И пингвинов, и марсиан, буде такие найдутся!

— Ну, что тут можно сказать… — развел руками штаб-ротмистр, обращаясь почему-то к Саше. — Какие можно привести аргументы против такой упертости? Будем защищать императорских пингвинов на Земле Аделаиды, а люди разумные, императорские подданные в российской глубинке — пусть подождут. Пока руки до них не дойдут.

Видимо, спор тут шел давний, и оба играли «на публику», то есть на него, свежего в тесном палатном обществе человека. Увы, Саша сразу принял точку зрения Храмова, простую и верную, как штык, рассуждения же Сапунова, которого невзлюбил сразу за язвительность, его возмущали.

— Почему не дойдут? — прапорщик покачал тяжелой головой. — Вы, Илья Модестович, в деревне сами-то хоть раз бывали? В глубинке нашей посконной? Видали своими глазами, как мужички-то живут-поживают? Или все по сочинениям литературных классиков наших судите, при царе Горохе написанных, да по газетенкам, прости господи, левым?