Ну вот поэтому и не помню. В 2001 году я была подданной Российской Федерации. Родившись в 1971 гражданкой Советского Союза, я успела совсем недолго побыть громадянкой нэзалэжной – лишь в 1993 году разменяв «серпастый, молоткастый» на блакитный со столовым прибором, – помнится, мне надо было получить загранпаспорт, а тем, кто не обменял советский на украинский, ОВИР показывал большую фигу. А потом завертелось – и я прокляла тот круиз по целому ряду причин, и в основном из-за того, что, не откажись я от гражданства СССР, стать не только женой российскоподданного, но и получить красную книжечку с двухголовой птичкой в личное пользование мне было бы гораздо проще. И когда-нибудь я напишу роман «Бюрократия», но это уже совсем другая история. Почти никак не связанная с «тем деревом». Хотя именно невдалеке от него находился Центральный одесский ЗАГС. И если ещё живы те тётки, что работали там в начале-середине девяностых, они наверняка с благодарностью вспоминают голубоглазого широкоплечего парня с московским акцентом, радостно расстававшегося с портретами Вашингтона, выполненными в светло-зелёных тонах на печатном станке монетного двора США, за сомнительную радость жениться на тощей ободранной злобной кошке. То, что радость жениться такому приятному молодому человеку на тощей ободранной злобной кошке сомнительна – телетайпной лентой строчилось на их лицах. Поженились мы, в итоге, в одном из районных ЗАГСов города Москвы, но справок из всевозможных организаций Одессы в частности и Украины «взагали»… Но я сейчас про «то дерево».

Не помню кто, и в какую из поездок, и по какому поводу сфотографировал меня на «том дереве». Точнее – на том самом пне, увитом цепью и прикрытом белёной беседкой. Возможно, это была пьянка с друзьями в режиме вольного прохода по городу. Или же… Нет, эту версию лучше вообще не рассматривать, даже как сильно гипотетическую. Всё-таки тот парень ещё достаточно широкоплеч и не только номинально числится, но и является моим мужем, со всеми вытекающими из «покуда смерть не разлучит вас».

На той фотографии я сижу на «том дереве» – невероятно прекрасная. В кожаных штанах шоколадного цвета. В белой курточке из чистой шерсти, с меховым воротником. В белых же ботильонах. И улыбаюсь в объектив. Кто щёлкал затвором – хоть, как Прометея, цепями к скале – не вспомню. Правда. Крест на все четыре стороны.

Но именно из-за этой фотографии на пне «того дерева» у нас разгорелся первый нешуточный скандал, закончившийся метанием подсвечников.

– На этой фотографии ты похожа на буфетчицу артиллерийского училища! – вопил мой муж, потрясая бутылкой «Белой лошади».

– Неправда! – равнодушно отвечала я, не понимая, откуда такие яростные эмоции. Выглядела я, на мой взгляд, вполне гламурно. И на взгляд мужчин, видевших эту фотографию, к слову, тоже. – Я не понимаю, что тебя не устраивает? – добавила я в тон холодности. – И в чём вообще проблема? Не нравится фотография? Проще некуда. Выкинь её к чертям собачьим.

– Я так и сделал! – скрипнул он зубами так, как будто только что пережевал средних размеров булыжник.

– Ну и всё!

После этого я замолчала. Мой муж не выносит, когда я долго молчу. Кстати, женщины, ваши мужья тоже не выносят, когда вы долго молчите. Если вы промолчите достаточно долго, то, как бы и в чём вы ни были виноваты, ваши мужья – если они вас любят – приползут к вам, виляя хвостами, и повинятся в чём угодно, даже если чисты перед вами, как младенец перед Мадонной. Разумеется, сперва они будут орать, кидать вам в спину несправедливые обвинения, пытаться развернуть вас к себе лицом и даже, очень может быть, швыряться подсвечниками. Не волнуйтесь, они обязательно промахнутся. И вот уже наговорив вам всякого и расшвыряв предметы интерьера, приползут к вам, виляя хвостами. Всё. Вы – богиня. Которой никогда, к слову, и не переставали быть.

Впрочем, не спорю, рецепт подходит не каждой паре. А только тем, кому плевать на государства, их независимость и вообще на всё, что с государствами связано. Только тем, кто, по меткому выражению Курта Воннегута, является «государством двоих». Так что – это тест, дамы.

В следующий раз, когда мы были в Одессе вдвоём – чёрт его знает, зачем опять и почему снова, – муж потащил меня к «тому дереву». Усадил на пень. И сфотографировал. Насколько я помню, тогда на белой беседке, непонятно от чего защищающей пень, была только надпись углём: «Саша Чёрный. Respect». Вернувшись в Москву, я написала статью об Александре Гликберге. Осознав на «том дереве», что он таки одессит. Статью опубликовали в весьма приличном глянцевом издании. И если хоть для кого-то, прежде интересовавшегося лишь кожаными штанами и меховыми курточками, я открыла прекрасного поэта и прозаика – спасибо «тому дереву».

– Ну вот! Эта фотография гораздо приличней той! – размахивал у меня перед носом отпечатанным снимком мой супруг.

– Ну-у-у… – надменно-презрительно соглашалась я.

– Что «ну-у-у…»?! – передразнивал меня муж, отчего-то жутко злясь.

Как на мой взгляд, так в смысле одежды я выглядела не меньшей гламурной дурой. На мне была странная драная юбка, больше похожая на платок, да ещё и с огромным разрезом. На ногах – не менее странные сапоги, внизу замшевые, сверху – вязаным чулком. И совершенно чумовая розовая меховая курточка. Стрижка была короче прежней. И я совершенно идиотски улыбалась в объектив. Видимо, «лучшесть» конкретно этой фотографии заключалась в том, что затвором щёлкал муж. Он вообще терпеть не может, если я куда-то отправляюсь без него. Хоть сто раз по делам. Не говоря уже об отдыхе.

– Нет! На той ты выглядела, как дешёвая портовая шлюха!

– Ну, знаешь! Если ты вспомнишь стоимость тех кожаных штанов и той датской курточки, то…

– Хорошо, ты выглядела, как дорогая портовая шлюха! Это меняет дело?

– В корне!

В тот раз вместо скандала был только хохот дуэтом. Эффект замещения. Смех смехом – но он приставал до тех пор, пока я не признала факт того, что идиотская фотография в розовой курточке куда лучше не менее идиотской фотографии в курточке белой.

По прошествии какого-то времени муж решил разобрать архивы, упорядочить фотографии по годам и альбомам. Чтобы мне было зимними вечерами на старости лет дело: спокойно разглядывать у камина под добрую порцию хорошего спиртного нашу жизнь. Если архивы хотя бы изредка не разбирать и не упорядочивать, то ваши внуки – а у кого-то даже и дети, – особо париться не будут. Выкинут к чертям собачьим устаревшие носители и бумажный хлам в коробках – и рефлексировать ни секунды не станут. Потому внукам, и даже детям, надо ещё при собственной жизни из этой самой собственной жизни создавать если не память, то хотя бы интерьер. На упорядоченное – рука не поднимется. Это раз. Посмотрят на то, как мама и папа/бабушка и дедушка любят друг друга – глядишь, и у самих детей/внуков с куда большей вероятностью на этих фронтах всё будет ОК. Это два. Три – рассматривать альбомы у камина под добрую порцию хорошего спиртного – отличное занятие зимними вечерами в любом возрасте. Ну и ещё четыре: «Генка думает, что пишет достопримечательность, а сам выписывает проехавшую мимо машину, спиленную акацию, замену булыжника на дурацкую тротуарную плитку. Генка считает, что ваяет “халтуру”, а сам с упорством гениального хроникёра запечатлевает детали, может статься, очередной смены эпох. Генка – писатель городского пейзажа. Новый Костанди и Бабель, смешенный в палитре текущего настоящего. Хранитель того, чего уже нет мгновением позже. Он превращает пересыхающие водоёмы времени в миражи для ещё не родившихся любителей покопаться в окаменевших корнях юрских папоротников». Это из моей «Большой Собаки». Которая где-то как-то тоже об Одессе. И фотографии – они, как и картины, – где-то как-то для тех самых любителей. Потому что важна не я. А то, что «фоном». Например, многострадальный Оперный в лесах. К сегодняшнему дню уже отреставрированный. Или натуральный якорь, не важно, за каким вытащенный на берег. Да не просто на берег, а на асфальт под Оперный.