Ковалан. Резко меняется ее внешний облик. "А на прекрасных маленьких ножках Каннахи не видно красивых браслетов. Нет роскошного пояса на ее нежном одеянии, киноварь не красит ее груди, и нет у нее желания украсить себя драгоценностью; лишь природной красой блещет она Сняты крупные серьги, украшавшие ее красивые, теперь поблекшие, уши. На лунном лике не выступают от страстных объятий крохотные капельки испарины, ее большие глаза, покрасневшие в уголках, словно чешуя карпа, забыли про сурьму. Ее покрасневшее, точно коралл, блестящее чело потеряло свой тилак. Ее улыбка, сверкавшая белизной зубов, потеряла Ковалана Длинные черные волосы забыли о благовонном масле. С тяжелым сердцем Каннахи страдала лунной ночью в разлуке с мужем".

В таком описании, впрочем, тоже нет ничего необычного. Перед нами — героиня древнетамильской поэзии в период разлуки. В соответствии с обычаями этого времени именно так должна вести себя добродетельная жена ~ нельзя носить украшений, ухаживать за волосами, улыбаться. Сдержанность, целомудрие ~ вот доминанты разлуки для женщины, а тоска и страдание своим внутренним жаром иссушают тело, заставляют краснеть глаза, вызывают бессонницу. Такое состояние глубоко символично, потому что увядание женской красоты, ее растительного начала означает, что благой аспект женской энергии начинает замещаться противоположным Не имея возможности в отсутствие мужа направлять энергию в нормальное русло (тут уместно напомнить о сексуальной сущности этой энергии), женщина, сосредоточивая ее в себе, копит опасные, разрушительные силы, которые, хотя и действуют губительно на ее внешность, словно нагревая изнутри свою оболочку, все же контролируются ею с помощью карбу (букв, "обученности"). Эта карбу, которая может пониматься как чисто технический термин, обозначающий умение женщины контролировать свою энергию, в контексте тамильской культуры рассматривается как высшая женская добродетель.

Итак, под воздействием разлуки сакральная женская энергия Каннахи приходит в возбужденное состояние, начинается процесс ее накопления, "нагревания", который с этого момента идет неотступно. Следующим значительным его этапом является путешествие Ковалана и Каннахи в Мадурай. Предпринятое ими, видимо, для того, чтобы начать в другом городе новую жизнь (убедительная мотивация этого намерения в поэме практически отсутствует), оно на самом деле играет исключительно важную роль в структуре основного сюжета. Трудная дорога, летняя жара, подстерегающие путников многочисленные опасности — все это можно рассматривать как своего рода инициацию героев перед переходом в какое-то новое состояние. Для Ковалана это, несомненно, подготовка к смерти и последующему затем вознесению на небо, для Каннахи — к превращению в богиню. Страдания, которые она терпеливо сносит во время пути, многократно усиливают ее внутренний жар, прямо способствуют концентрации энергии. И наконец, кульминация этого процесса — гибель Ковалана. Горе и гнев охватывают Каннахи, превращая накопленный ею жар в бушующее пламя. Супружеские узы рухнули, и не для кого теперь сдерживать энергию. Разбивая перед пан-дийским царем свой браслет, Каннахи символически отказывается от прежнего своего образа и затем, вырвав грудь, дает выход огромной, накопившейся в ней энергии. В этот момент она превращается в могучую богиню, типичную фигуру дравидского мифологического пантеона.

Таких богинь немало на юге Индии. Часть из них имеет сугубо местное значение (в пределах округа или даже деревни), часть известна в том или ином штате, а некоторые приобретают общеиндийскую известность. Такова, скажем, богиня Кали, которой в некоторых местах поклоняются и как воплощению Каннахи. Все эти богини своенравны, свирепы и кровожадны — связанные с ними ритуалы включают в себя жертвоприношения птиц и животных (козлов, баранов и др.). Некоторые из них способны насылать болезни — чуму, оспу, лихорадку. Однако, будучи умилостивлены, "охлаждены", они верно служат своим поклонникам, отвращая от них все беды, обеспечивая охрану их селений, посылая на поля благодатный дождь. Каждая из богинь, во многом будучи похожа на других, имеет и свои особые черты. Так и Каннахи вошла в дравидский пантеон в качестве богини-пшпяи, обожествленной верной жены.

Санскритское слово пашни (тамильский вариант — паттини) известно с древности. Оно встречается еще в "Ригведе", где обозначает жену и вместе с тем корову (любопытная связка в системе ценностей ведических индийцев). Позже происходит уточнение смысла, и пашни называют верную, добродетельную супругу, чей образ был запечатлен в нормативных текстах типа "Законов Ману". Однако на юге Индии — притом что идеи, изложенные в этих текстах, пустили там глубокие корни — образ пашни оказался существенно иным. Ее культ, распространившийся в Тамилнаде и Керале, перешел затем на Шри-Ланку, где слился с некоторыми местными культами, и приобрел большую популярность в буддийской среде, в которой женское целомудрие опредё-ленным образом ассоциируется с чистотой и непорочностью учения Будды. В самой Индии в средние века образ Каннахи, сливаясь с некоторыми местными богинями, например с керальской Бхагавати, самостоятельное значение в большой мере утрачивает. И все же история Ковалана и Каннахи продолжает жить на юге: и в поэме Иланго, и во множестве фольклорных и полуфольклорных произведений — эпических и драматических. Кстати, в этих, можно сказать, народных версиях мифа божественная сущность Каннахи выражается гораздо резче, и, по существу, она изображается как богиня с самого начала сюжета: очень распространено представление о чудесном рождении Каннахи. Например, она рождается из дерева манго, оплодотворенного царем богов Индрой.

Гораздо интереснее, однако, еще одно обстоятельство. В поэтической истории Ковалана и Каннахи есть момент, противоречащий представлению о традиционных индуистских семейных ценностях, а именно: Каннахи бездетна Вместе с тем Ковалан за время развития событий становится отцом: от гетеры Мадави у него рождается дочь, Манимехалей.

Автор ’’Повести о браслете" не объясняет факт бездетности Каннахи и, более того, как бы его игнорирует, возможно понимая, что при избранной им квазиреалистической трактовке сюжета естественное объяснение данного факта совершенно неуместно. Фольклорные же версии, во всяком случае многие, прямо и решительно настаивают на нем — Каннахи бездетна по той простой причине, что брачных отношений между ней и Коваланом не существует. Сообщается, что либо Ковалан, живя с супругой, не касался ее физически, либо сразу же после церемонии бракосочетания оставил ее, подпав под очарование выступавшей на свадебном празднике Мадави. Таким образом, Каннахи предстает перед нами как жена-девственница.

Этот образ, парадоксальный и необычный, широко распространен в южноиндийском индуизме как раз в связи с упомянутыми местными богинями, которые в шиваитской интерпретации становятся ипостасями супруги Шивы. Особенно показателен в этом отношении уже упоминавшийся нами миф о Махишасурамардини, богине, убивающей демона Махишу. Это убийство ассоциируется в мифе и ритуалах с бракосочетанием богини и демона и с их супружеским соитием, после которого демон погибает, а богиня вновь становится девственной. Один из смыслов этого мифа заключается в признании девственности могучей и