Нежин, не изменив положения в кресле, загипнотизированно наблюдал за агонизирующим толстяком. Все происходившее казалось нереальным, будто бы он провалился в глубокий сон или же оказался в альтернативной реальности. Нежину непреодолимо захотелось нажать пальцем на этот огромный красный шар, чтобы проверить, останутся ли белые следы от нажатия.

– Нежин! Воды! Стакан воды! – с трудом прохрипел Кириллов, поймав паузу между раздирающими легочными спазмами. Его выпученные от страданий глаза умоляюще смотрели на собеседника.

Левую руку Нежина свела судорога. Пальцы что было сил вцепились в подлокотник кресла. Он глупо сморгнул широко раскрытыми карими глазами.

– Нежин, будь ты проклят! Чтоб тебя! Да что ты сидишь?! – согнувшийся пополам взмокший толстяк запустил руки в карманы коричневых вельветовых брюк. Это новое его положение показалось Нежину до боли комичным: Кириллов будто бы хотел вот-вот чихнуть, застигнутый врасплох предательским щекотанием в носу. Нежин еле подавил в себе приступ смеха.

Надрываясь, Кириллов выудил из кармана белоснежный носовой платок и приложил его ко рту. Какофония, которая рвалась наружу из его легких, зазвучала заметно глуше, будто бы кто-то затолкал Кириллову ваты в рот.

Нежин снова сморгнул, будто желал избавиться от наваждения. Спохватившись, бросился в сторону двери. Но не успел ухватиться за ручку, как дверь распахнулась сама, едва не нокаутировав его. В кабинет вбежала взволнованная секретарь. Перед собой она держала стакан с пузырящейся минеральной водой.

– Юрий Петрович! – воскликнула она и бросилась к согнувшемуся у окна Кириллову. На пути едва избежала столкновения с Нежиным, слегка лишь задев его своим хрупким плечиком. Рука, которая держала стакан, дернулась, небольшая порция пузырящейся спасительной жидкости подскочила и обрушилась россыпью серебристых капелек на темный ковролин.

Кириллов откинул платок и вцепился обеими руками в стакан. Расправившись в воздухе, клочок ткани плавно опустился на пол. В самом центре, расчерченном линиями складок, отчетливо проступали небольшие алые кляксы.

– Юрий Петрович… – не найдя сказать ничего нового, томно выдавила из себя секретарь. На ее глупеньком, но очаровательном личике читалось сострадание. Маленький лобик прорезали тоненькие морщинки.

Кириллов раздраженно махнул в ее сторону рукой и сделал несколько осторожных глотков.

Поперхнулся и с трудом подавил очередной приступ кашля. Его лицо постепенно приняло прежний оттенок, кровь отхлынула от головы. Немного восстановив дыхание, Кириллов промычал что-то нечленораздельное. Когда понял, что из его чрева вырываются лишь хрипы, промычал что-то еще раз, и еще. Наконец отставил стакан в сторону на деревянный подоконник и осторожно прочистил горло.

– Юрий Петрович, вам лучше? – почти прошептала секретарь.

– Да сгинь ты уже с глаз долой! Надоела! – не выдержал и взревел Кириллов.

На прелестном круглом личике, предусмотрительно покрытом приличным слоем маскирующей пудры, отразился настоящий испуг. Длинные черные ресницы взволнованно затрепетали. Она улыбнулась, как бы извиняясь перед присутствующими, и быстро ретировалась.

Кириллов облокотился на подоконник. Его свистящее дыхание заполняло собой даже самые укромные уголки кабинета. Строгие доселе лица, наблюдавшие со стен, теперь казались опечаленными.

– В последние два месяца такие сильные приступы происходят чуть ли не регулярно, – проговорил Кириллов, наблюдая в окно за странной игрой света и тени на алюминиевых крышах желтых домов напротив.

– Вам стоит уделять больше внимания своему здоровью, – заметил Нежин и, услышав свои слова, подумал, что произнес сейчас типичную для зануды реплику.

– Знаю! Полностью с тобой согласен! Но, спохватившись вдруг, сложно в корне переменить образ жизни, особенно когда тебе уже перевалило за пятьдесят!

Нежин понимающе кивнул.

– Когда все это только началось, имею в виду проклятый кашель, я подумал, что подхватил какую-нибудь вирусную инфекцию или меня сильно продуло, – он повернулся к Нежину, – вот из этих самых окон, – Кириллов изобразил на своем лице жалкое подобие улыбки. Только сейчас, внимательнее присмотревшись к одинокой фигуре у окна, Нежин отметил про себя, как болезненно выглядел Кириллов: от привычного румянца не осталась и следа, лицо стало рыхлым и приняло желтоватый оттенок, под глазами темной ретушью – круги. Черты прежнего властного облика испарились. Кириллов продолжил: – Но прошла пара дней, температуры или каких других признаков простуды так и не появилось. Вот с тех пор и мучаюсь. Знаешь, я бы и врагу не пожелал испытать такое! Этот кашель, кажется, ставит перед собой задачу вытолкать наружу все содержимое. Первые позывы подступают к горлу давящим комком, изо всех сил стараешься сдержать его, утихомирить. Даже начинаешь читать про себя какую-нибудь произвольную, только что сочиненную молитву всем возможным божествам, потому что знаешь: если дашь слабину – это зараза начнет вырываться наружу и будет терзать нутро раскаленными докрасна лезвиями, гвоздями и прочими колюще-режущими предметами. Это сродни какой-нибудь средневековой варварской пытке.

– Мне кажется, в вашем случае было бы благоразумно устроить себе небольшой отпуск и провести его в горах. Какой-нибудь высокогорный оздоровительный пансионат. Что-то в этом роде. Полагаю, их должно быть предостаточно у западной границы!

– Смеешься? Это означает на неопределенный срок приостановить работу издательства!

– Совсем не обязательно! – робко заметил Нежин.

– Обязательно! По-другому – никак, – отрезал Кириллов, – по крайней мере, до конца года! Вот-вот должна выйти в свет книга Нечаева, к тому же ты, кажется, совсем запамятовал про Мещанинова. Есть и кое-кто еще… Кхм…

В этом «кое-кто еще» Нежин отчетливо расслышал едва заметные нотки презрения. Он прекрасно понимал, чья персона подразумевалась.

Лицо Кириллова слегка искривилось. Он содрогнулся и снова уставился в окно.

– Ты когда-нибудь интересовался, что это за здание напротив? Тебе никогда не приходилось проходить мимо?

Нежин попытался извлечь из антресолей сознания нужную информацию, наморщил лоб:

– Простите, Юрий Петрович, кажется, нет!

Кириллов улыбнулся:

Когда Нежин оказался снаружи под козырьком, уже заметно потемнело. Сгущающиеся вечерние краски начинали грызть четкие дневные контуры. Рука невидимого художника начинала тушевать пространство. Очертания зданий становились более произвольными, соседствующие друг с другом стены начинали незаметно сливаться, но стоило сфокусировать взгляд, и формы попадали обратно в ловушку своих границ, становясь прежними. Пока что для этого не нужно было сильно напрягать зрение, но часа через два это бы не помогло вовсе.

Город, который дремал днем, ближе к вечеру заметно оживал. Жители покидали свои рабочие места, высыпали сотнями из бетонных муравейников и по узким улочкам устремлялись к своим автомобилям. Кто-то торопился на трамвайную или автобусную остановку, кто-то ловил такси, а некоторые наслаждались пешей прогулкой и прохладным воздухом.