Демократический принцип в реальности является лишь приятием данного факта: отколом от реальности, дуализмом, связанным с классовым обществом.

5.1.21. Часто некоторые противопоставляют демократию вообще, пустую концепцию, форме демократии, которая станет ключевой для человеческого освобождения. Что является установленным фактом, чья характеристика не только противоречит её общей концепции, но должна стать её отрицанием? В реальности теоретизирование о некоей особой демократии (о пролетарской демократии к примеру) всё ещё уходит от качественного скачка. На деле, или искомая демократическая форма противоречит общей концепции демократии и таким образом является чем-то ещё (зачем тогда называть её демократией?), или она сочетается с данной концепцией и здесь может быть лишь противоречие качественной природы (например, что она включает большее количество людей), и из-за этого, она не выходит за рамки концепции, даже если она толкает их назад.

Этот тезис часто проявляется в форме: пролетарская демократия – это не буржуазная демократия и тогда начинают говорить о прямой демократии для того, чтобы показать, что в то время как второй нужен раскол, дуализм (делегирование полномочий), первая отрицает его. Будущее общество определяют таким образом как осуществление прямой демократии.

Это всего лишь негативное отрицание буржуазного общества, далеко не позитивное его отрицание. Оно всё ещё стремится определить коммунизм как форму организации, более адекватную для различных человеческих проявлений. Но коммунизм является утверждением бытия, истинного Gemeinwesen человека. Прямая демократия кажется средством достижения коммунизма. Но коммунизму не нужно такое посредничество. Вопрос не в том что иметь или делать, а в том чтобы быть.

Журнал «Invariance», серия 1, №6

Против приручения

Время, в котором мы живём, несомненно, является самым критическим периодом, который когда-либо знало капиталистическое общество. Все черты, которые мы связываем с классическим кризисом, теперь присутствуют как перманентное состояние дел, хотя само производство не претерпело изменений, за исключением ограниченного числа стран. Социальные отношения и традиционное сознание разлагаются вокруг нас, в то время как все институты общества продолжают гарантировать себе своё выживание, интегрируя противостоящее ему движение. (Очевидным примером здесь является католическая церковь, которая уже утратила счёт всем «модернизациям», через которые она прошла). Можно было бы подумать, что насилие и пытки, ставшие эндемическими повсюду должны, были бы заставить людей мобилизоваться и восстать против них с оружием в руках, но вместо этого, они продолжают процветать на мировом уровне. В самом деле, сегодняшняя ситуация заставляет «варварство» нацистов выглядеть довольно непрофессиональным и архаичным. Все условия кажутся созревшими; должна произойти революция. Откуда тогда препятствия? Что останавливает людей от преобразования кризисов и катастроф, которые стали сами результатом мутации капитала, в катастрофу для самого капитала?

Объяснение этому можно найти в приручении человечества, которое происходит, когда капитал утверждается в качестве человеческой общности. Процесс начинается с фрагментации и разрушения человека, который затем реструктурируется по образу капитала; люди превращаются в капиталистические существа и в конечном итоге капитал антропоморфизируется. Приручение человечества тесно связано с другим феноменом, ещё более усилившим пассивность человека: фактически капитал «ускользнул» от него.

Экономические процессы вышли из-под контроля, а те, кто мог повлиять на них, теперь осознают, что они бессильны перед их лицом: они были полностью обойдены. На глобальном уровне, бегство капитала очевидно в монетарном кризисе117, перенаселении, загрязнении окружающей среды и истощении природных ресурсов. Приручение человечества и бегство капитала являются концепциями, объясняющими менталитет и деятельность тех, кто называют себя революционерами и думают, что могут вмешаться в ход истории для того, чтобы ускорить пришествие революции: на деле, они играют роли, принадлежащие старому миру. Революция всегда ускользает от них и, когда происходит какое-либо брожение, оно чуждо им и им приходится гнаться за этим движением, для того, чтобы их признали, как «революционеров».

Долгое время человека, строго говоря, опережало движение капитала, которое он уже не способен контролировать. Это объясняет, почему некоторые думают, что единственным решением может быть уход в прошлое, как в случаях с модными увлечениями мистикой, дзэном, йогой и Тантрой в США. Другие находят убежище в старых мифах, отрицающих тотальную и повсеместную тиранию науки и технологии. (Часто всё это сочетается с использованием какого-либо наркотика, дающего иллюзию быстрого пришествия мира, отличающегося от того ужаса, в котором мы живём118). С другой стороны, есть люди, которые говорят, что только наука и технология могут предоставить ответы – которые объяснили бы, почему некоторые женщины в феминистском движении могут представлять себе своё освобождение через партеногенез или через производство детей в инкубаторах119. Есть также люди, которые думают, что могут бороться с насилием посредством лекарств против агрессивности и т.д. Все эти люди разделяют, в общем виде, предположение, что каждая проблема предполагает своё частное научное решение. Они в целом пассивны, поскольку приемлют тот взгляд, что человек является простым объектом для манипуляций. Они совершенно не готовы для создания новых межчеловеческих отношений (это то общее, что у них есть с врагами науки); они неспособны понять, что научное решение является капиталистическим решением, потому что уничтожает людей и открывает перспективу тотально контролируемого общества.

Теперь мы перейдём к категории людей, которые чувствуют, что должны «что-то сделать»: им нужно осознать, что их понимание ситуации абсолютно неадекватно, а их попытки скрыть этот факт лишь подчёркивает их бессилие. «Молчаливое большинство», из которого состоит остающаяся часть человечества, поражено уверенностью, что делать что-либо бессмысленно, потому что у них просто нет перспективы. Их молчание – это не простое и чистое согласие, а скорее свидетельство их неспособности как-либо вмешаться. Доказательством служит то, что, когда они мобилизуются, это происходит не ради, а против чего-то. Поэтому их особенная пассивность негативна.

Важно отметить, что две группы, о которых мы говорили выше – активисты и молчаливое большинство – нельзя определять, как просто левых и правых: старая политическая дихотомия здесь уже бездейственна. Путаница, которая возникает в связи с этим, тем не менее, важна по отношению к науке, потому что в прошлом левые были преданы науке, в то время как сейчас Новые Левые (например, в США) отвергают её. Однако лево-правая дихотомия продолжает жить среди старых группировок, левых и правых партий и политических рэкетиров прошлого, хотя эти противоположности уже не обладают никаким значением: так или иначе они равным образом защищают капитал. Самыми активными являются различные компартии, потому что они защищают капитал, будучи приверженными как раз тем научным формам и рациональным структурам, которые капитал использует для поддержания своей формации.

Все левые и правые движения обладают одной и той же функцией,