Но Марч никого из них не замечает. Холлис наклоняется к ней — не с тем, конечно, объясняет себе она привычно, чтобы быть к ней ближе, а просто иначе сквозь шум и гам его не услыхать. Такой уж у нее извращенный ум, все время талдычит: тебе предначертано лишь терять, ничего не обретая. В который раз она пытается напомнить себе это правило, напомнить о той жизни, которую ведет, о своей ответственности… И тем не менее в ответ на его «давай выбираться отсюда» Марч, кивает, будто трезвая, разумная женщина, все наперед обдумавшая. Она позволяет взять себя крепко за руку и повести к выходу сквозь толпу.

Все, кого они минуют, радуются вечеринке, не думая о завтрашнем да и о нынешнем дне. Однако это вовсе не означает, что не находится здесь полдесятка женщин, которые замечают, что происходит. Мери Энн Чилтон пихает локтем Дженис Мелвик, а Элисон Хартвиг у стойки, увидев Холлиса и Марч вместе, отворачивается и заказывает себе еще одно виски с горькой настойкой. Все они знают: у Холлиса в пикапе окна открыты при любой погоде; и если нет возможности вернуть тебя домой — мы, допустим, замужем или тебя с детьми заставила возвратиться мать, — он едет к озеру Старой Оливы и останавливается там в месте, столь заросшем, что и звезд не разглядеть.

Однако для всякой из них абсолютная глупость считать, что свыкнуться с привычками Холлиса или иметь с ним секс в машину на обочине, — то же самое, что знать его. Они не знают Холлиса и никогда не узнают. Им, например, и в голову бы не пришло, что он обошел машину и галантно открыл для Марч дверцу.

На той стороне Мейн-стрит высится гранитный Аарон Дженкинс. На каменную голову в честь праздника кто-то надел оливковый венок, а на плечи набросил длинный ниспадающий плащ. Холлис остановил пикап, и Марч вышла. Она касается холодного колена Основателя — на счастье, как сделала и делает вся ребятня в городе, — и уже знает, как отпечатается в памяти этот миг. Ей будут помниться звезды и ощущение прикосновения к граниту. Так или иначе, сейчас она поступает абсолютно правильно… или катастрофически неверно, как именно — определят последствия. Удивится ли она в будущем, окажись, что думает сейчас рассудительно и здраво? Заподозрит ли оранжевую луну вверху в гипнотическом; воздействии? Или то был холод и непогода? Его взгляд? Колышущий деревья ветер?

Что происходит, когда исчезает тот, вокруг которого ты построила свой мир? Куда идешь ты тогда? На слом? В руки другого мужчины? А идешь ты за покупками в ближайший магазин, возишься на кухне, работаешь сверхурочно, занимаешься любовью с кем-то другим короткими июньскими ночами. Но, по сути, тебя нет здесь. Ты там, где вечно голубое небо и пустынная дорога.

Если как бы невзначай смотреть краешком глаза — видишь его, в тенях, за деревьями. Так кажется, что видишь, а в действительности — нет. Есть лишь его незримое присутствие, когда целуешь мужа, когда отсылаешь в школу дочь, в твоем утреннем кофе, струях, душа, слезах… Неоконченное дело не даст тебе покоя, и мужчина, который клялся, что будет любить вечно, — так просто не оставит.

За окнами проносится ночной город. Марч смотрит на Холлиса. Все в нем до боли знакомо — и в то же время абсолютно чуждо. Раньше у него не было этих жестких черт. И откуда это нервное покашливание? Ей вспоминается, как она впервые увидела его: темная нечесаная шевелюра, он щурит глаза от солнца и готов развернуться и убежать. Это тот самый мальчик, который сидит сейчас рядом. Мальчик, который целует ее, когда пикап останавливается на красный свет у перехода. Марч почти сорок, но под краской для волос у нее все те же седые прожилки, что появились в зиму его ухода. Однако мальчишке все равно. Он хочет ее, не только нынешнюю, но и ту, какой она была: девочка, никогда его не забывавшая. Знавшая его до самых потайных уголков души.

Женщины, оставшиеся грустно сидеть в шумном баре, могут лишь представлять себе, сколь глубоки его поцелуи. Холлис никогда не целовал ни одну из них, по крайней мере в губы. Его объятия жаркие и жадные, точь-в-точь такие, как помнит Марч. Сигнал сменился на зеленый, и она отстраняется.

Она всегда считала себя верной. Но верной кому? Ричард знал, на что шел, когда на ней женился: был Холлис. И он есть сейчас, Может, она уже не женщина под сорок, которой есть что терять, а снова Девушка Марч Мюррей, чей отец — всеми любимый адвокат, а старший брат ленив и чересчур закладывает? Та доверчивая девушка с темными волосами, кто делает все, что в голову взбредет, если никого нет рядом?

— Я долго ждал.

Он улыбается тем самым хищным оскалом, который всегда пугал других людей; но лишь убеждает Марч, что она лучше всех его знает. Разница между львом и ягненком — на самом деле лишь в названии. Оба теплокровные. Оба закрывают глаза, укладываясь на ночь, спать.

Пикап сворачивает на изъезженную грунтовку, Холлис включает дворники: мокрая листва так и липнет к стеклу. Настоящий шквал из листьев, по всей дороге разбросаны ветки. В какую-то минуту-две резко холодает. Сегодня одна из тех ночей, когда замерзают тыквы и твердеют гроздья, становясь горькими и негодными для виноградного желе и пирогов. Ночь, когда воробей или голубь, по глупости оставшийся на зиму в городе, поймет свою ошибку и сможет выжить лишь по воле слепого случая.

По всему городу сегодня ветер будет гнать женщин из теплой постели — мыслями об их первой, настоящей любви. Они достанут из своих ювелирных шкатулок непонятные на первый взгляд безделицы: позолоченные медальончики, корешки обыкновеннейших билетов, пряди волос… Марч вполне могла быть одной из таких женщин, а вместо этого — здесь, на дороге, где некогда безбоязненно шастали десятки лисиц. Сказать правду, она никогда не покидала этого темного ветреного места. Здесь жила ее память, и Марч вместе с ней, как призрак.

Холлис съезжает на обочину у кустов айвы. Он уже был здесь вчера ночью, видел Марч, идущую с собачьим поводком в руке. Мотор затих, и ветер, словно в ответ, завывает еще громче. Холлис руками обвивает Марч под курткой и целует, но прежде, чем она успевает откликнуться, вдали раздается характерный звук. Марч отшатывается. Там, на веранде, кто-то есть.

— Черт, — недоволен Холлис. — Что ей понадобилось на дворе в такой час?

С такого расстояния Гвен выглядит девочкой, которую Марч никогда прежде не видела. На ней все та же черная куртка, но желтый свет лампочки над входом до неузнаваемости все преображает. На лице — румянец, причем, похоже, вовсе не из-за мороза. В трехсотлетнюю годовщину бегства Аарона Дженкинса от бури она, кажется, влюбилась. Все время думает о Хэнке, обо всем, что он сказал, обо всем, что делал. Он держал ее за руку весь обратный путь, а перед тем, как уйти, поцеловал и пожелал спокойной ночи. Этот поцелуй никак не идет из головы. И Гвен втайне надеется, что он «застрял» там навеки.

— Она входит, — шепчет Марч, покуда Гвен возится с замком.

Они ждут, когда за ней захлопнется дверь, но вместо этого Гвен вновь появляется на пороге — с Систер на поводке. Какое странное, однако, для нее проявление ответственности. Причем в самое неподходящее время.

— Похоже, она собирается выгуливать собаку, — догадывается Марч.